Тут Люк сказал:
— Я собрал сумку.
— Уже?
— Я могу собрать и твою. Просто не знаю, куда положить некоторые особые вещи, солнечные очки или витамины. Ах да. И бумаги из суда, на опеку.
По-моему, при этих словах я снова почувствовала разряд электричества. И ответила, что Люк хорошо сделал, оставив мне эту заботу. Потом мальчик спросил, не пора ли готовить холодильник.
— На следующей неделе, — ответила я.
В холодильнике стояла минералка. Я уставилась на дверцу, где на магнитах висели фотографии Брайана. Целая дюжина — в летном комбинезоне, рядом с его «F/A-18», или с Люком на плечах. Джесси называл это место капищем. Я нарочно поместила сюда его фотографии, чтобы Люк каждый день видел лицо отца. Так он не должен его забыть.
Я задержала взгляд на одном снимке, сделанном в Сан-Диего, в момент когда «Констеллейшн» заходил в порт. Возвращение авианосца домой всегда внушительное зрелище: строй моряков по краю палубы, развевающиеся на ветру флаги. На берегу ждали семьи — тысячи людей, готовых взлететь от радости. Я посмотрела на фото, сделанное в момент, когда брат сошел на берег: Брайан обхватил сына руками, уткнувшись лицом вего шею. Замечательный миг. Всегда бы так.
Люк погладил мои руки. Темные, светящиеся радостью глазенки были широко открыты. Глаза его матери. Мальчик сказал:
— Сколько часов осталось до того, как мы попадем в мой новый дом? Сколько точно?
— Точно? Я думаю, примерно одна тысяча восемьдесят два.
Интересно, он меня забудет?
Восемь месяцев назад Брайан улетел со своей эскадрильей. Не представляю, как он пилотировал и как сажал самолет на палубу, борясь с порывами ветра. Развод — это как циркулярная пила. Она безжалостно травмирует. Я точно знала: несмотря на свой бравый вид, брат чувствовал, будто его порезали на части. Это понимал и его командир, посоветовав пилоту забыть все и не дать женщине довести себя до ручки. Понятное дело, начальству не слишком приятно думать, что Брайан Делани может «случайно» уронить на палубу истребитель стоимостью в пятьдесят миллионов долларов. Задумавшись на секунду: и почему это, черт побери, ушла жена?
А Табита попросту исчезла.
Предварительно она обналичила чековую книжку, заодно сняв максимум возможного с семейных кредиток. Потом снялась с места. Путешествуя, она расплачивалась наличными и не оставляла следов. Во всяком случае, мы не сумели ее разыскать.
Месяцем позже начали приходить письма. Они предназначались Люку, приходили на мой домашний адрес, и в них не было ни обратного адреса, ни извинений.
«Мамочка хотела бы оставаться с тобой, но ей так плохо и ей нужно уехать, — писала она. — Может быть, если папа вернется домой и будет о нас заботиться, все еще станет на свои места».