— Прошу вас отойти, — сказала я.
— Мы называем это величайшей ложью, нежеланием увидеть то, что находится прямо под носом. Но лично я думаю, что вы просто наивные салаги. В армии считается нормальным сбросить атомные бомбы, а потом заставить солдат пройти зону поражения пешим маршем прямо под радиоактивным облаком. Морские свинки, подопытные — так они выглядят в представлении высокого начальства. Я видел, как мой отец умирал от рака легких. Лишь потому, что в то время не знал жизни, был молодым солдатом и тупо выполнял их приказы. — Он щелчком закрыл лезвие. — Сегодня они берегут военных на случай агрессии, а потому испытывают свою дрянь на гражданских. Но нельзя трогать меньшинства, они теперь под защитой: все эти гомики, евреи, ниггеры и прочие… Черножопое зверье.
— Ну это уж слишком! — Я развернулась в другую сторону, намереваясь уйти.
Пэкстон схватил меня за руку:
— Женщина, стой спокойно, когда с тобой мужчина разговаривает.
— Немедленно отпустите.
Теперь его голубые глаза казались мутными, как волдыри. От грязной ковбойской куртки Пэкстона несло потом.
— Не пытайся заикнуться этим законникам, что нужно отобрать у меня оружие.
Уголком глаза я заметила, как отворилась дверь. Повеяло лавандовым запашком.
— Исайя.
— Шенил, это мое дело.
— Айс!
Не сразу сообразив, что это кличка, секунду я старалась понять, что имела в виду Шенил. Наградив меня уничтожающим взглядом, Пэкстон повторил:
— Никогда.
И, грубо отодвинув меня в сторону, направился на стоянку.
Переводя дух, я снова развернулась к двери, но теперь на пути оказалась Шенил, стоявшая против входа со скрещенными на груди руками. Должно быть, срисовала эту позу в каком-то сериале.
— Ты сумела превратить мальчика в звереныша. Невероятно.
Под тонкими, как бритвы, бровями не выдававший возраста взгляд был неопределенно-серым и неприятным. Вокруг глаз я заметила припухлые круги. Думаю, Шенил было несколько больше сорока лет, раз она выдавала себя за мать Табиты.
— Никогда не гордилась Люком так, как сегодня, — сказала я.
— Гордилась? Ребенку не нужна свобода, он нуждается в дисциплине.
— Не смей делать ему замечаний, никогда. Лучше вообще не раскрывай своего рта, а тем более не грози пальцем. — Отворив дверь, я добавила: — Я выдвигаю обвинение против вас.
Лицо Шенил порозовело, став ярче свитера.
— Люку необходима коррекция. А что он получил от тебя? От одинокой женщины, которая путается с калекой.
Глаза Шенил заблестели. Довольная своим ударом, она пошла прочь.
Несколько минут я расхаживала по вестибюлю, переживая нанесенное мне оскорбление сильнее, чем все остальное. Боль и злоба. Стараясь успокоиться, я подыскивала запоздалые оправдания и пыталась понять: неужели окружающие думают то же самое, когда видят меня с Джесси? Я никогда прежде не думала о людских предубеждениях.