Молния полыхнула у него перед глазами, лезвие сабли блеснуло, занесенное для смертельного удара, но реакция у тетушки оказалась не хуже, чем у опытного бойца, она извернулась, и удар пришелся ей по руке выше локтя. Лезвие было острым, а удар — сильным, и отрубленная рука повисла на лоскутке кожи и обрывке рукава. Крови почти не было. Вампирша подхватила отсеченную руку другой, здоровой, и прижала к груди, как сокровище. Она не перестала хохотать, но отступила в темный угол, куда не доставал свет свечи, и крикнула оттуда:
— Одевайся, неблагодарный! И приходи к нам!
И исчезла.
Ксавьер Людовиг бросился вслед за ней, но руки его в темноте нашли только дубовые доски панелей, дверь оставалась закрытой, ключ торчал в замочной скважине. Вдруг его осенило. Он вложил саблю в ножны и облегченно рассмеялся.
— Как же я сразу не догадался! — сказал он себе вслух. — Это наверняка проделки кого-нибудь из моих университетских товарищей. Они каким-то образом узнали, что я приезжаю, и подстроили этот розыгрыш. Ловко! А девица эта — верно, какая-нибудь комедиантка из бродячего театра… А отрубленная рука? Да у нее такие длинные, густые волосы, что под ними вполне можно скрыть искусственную руку. Я просто не достал ее лезвием. Но каковы проказники! Они сильно рисковали ее жизнью, я ведь мог ее и убить! А она весьма недурна, весьма. Вот только слишком сильно уколола меня в шею. Где же они раздобыли такое королевское платье? Наверное, это просто стекляшки. А клыки? Ах, да в волнении, да при свете свечи еще и не такое покажется. Это, несомненно, Марк и Длинный Юлиус. Ну, вот я им сейчас задам!..
Так думал молодой граф, одеваясь. Уже у двери он заметил, что по военной привычке, не задумываясь, сунул за пояс оба пистолета и надел пояс с саблей. "Ничего, — решил он. — Они меня разыграли, а теперь я их разыграю". И вынул саблю из ножен.
В коридоре было темно; стараясь не загасить свечу, он прошел на галерею, потом через анфиладу новых комнат. В танцевальном зале, где на днях должны были снять чехлы с мебели и люстр, также было темно и тихо. Он прошел через Малую столовую, заглянул в Большую — и услышал шум, доносившийся со стороны буфетной. Там звуки стали громче, послышались голоса. Он распахнул дверь в кухню.
Открывшаяся ему картина, освещаемая несколькими свечами и масляными светильниками, заставила его окаменеть, и была она кошмарней самого кошмарного сна. На полу в разных местах большого помещения лежали тела слуг. Все они были мертвы, сомнений не оставалось. У всех было растерзано горло, а у некоторых — еще запястья и локтевые сгибы. В центре же происходила битва: ординарец его, вооруженный вертелом от очага, отбивался от осаждавших его пяти или шести персон, одетых по-господски и двигавшихся с необыкновенной быстротой и ловкостью и тоже вооруженных шпагами. Ординарец был ранен в нескольких местах, и силы его явно были на исходе. На длинном же кухонном столе стояла в сверкающем платье тетушка и приплясывала от нетерпения. Теперь она не казалась красавицей, наоборот, выглядела на редкость омерзительно и даже старше, чем накануне за ужином. Время от времени она брала с полки позади себя тарелки и горшки и бросала их в слугу, стараясь попасть в голову. Видимо, ни разу еще не попала, иначе парень вряд ли смог бы продолжать сопротивление.