Корчмарем мостищанским Воевода поставил Штима, человека острого на язык и в добром здравии, чтобы мог, ежели понадобится, дать по зубам кому следует или вытолкать взашей перепившегося; еще был Штим в меру веселым человеком, ибо трудно оставаться мрачным среди вечного веселья этого маленького мира. Потому-то, увидев странного бродягу, Штим насмешливо бросил ему навстречу:
- Что это за стрижак прибился к нам?
Все, кто был в корчме, посмотрели на нового гостя, все, видно, отметили меткое слово Штима, потому что в дальнейшем за ним и закрепилось имя Стрижак, да он и не пробовал называть себя как-нибудь иначе.
На этот раз Стрижак не смутился, отфыркиваясь так, будто только что вынырнул из воды, направился к стойке, за которой распоряжался Штим, и красивым, сочным басом попросил:
- А налей-ка, чадо возлюбленное, какой-нибудь бесовской отравы.
И сверкнул между толстыми пальцами золотым грошом, но не дал его корчмарю, а лишь показал так, ради хвастовства.
Штим принадлежал к людям, сочетающим в себе множество качеств, среди которых не последнее - склонность ко всему, что блестит. Он не стал ждать, пока его попросят еще раз, умело нацедил в деревянную чашу зеленоватого питья, поставил на огонь сочный кусок мяса и принялся скрести пятерней в своей взлохмаченной голове.
- Ты что чешешься, недотепа? - гаркнул пришелец, мгновенно сообразив, что мясо жарится для него в надежде на хорошую плату.
- А тебе что? - ощерился Штим. - Может, хотелось, чтобы я чесал где-нибудь в другом месте? Голова - еще не самое паскудное место у человека.
Стрижак выпил стоя, посоловевшими глазами окинул помещение, ткнул в угол на свободную скамью:
- Вон туда мне поставить еду и питье, брат единоутробный, ибо жажду передышки, как господь бог после сотворения мира.
Штим умел быть терпеливым, когда речь шла об изрядной прибыли, он решил угождать этому человеку до поры до времени, хотя по натуре своей и не принадлежал к людям угодливым, скорее был надменным. Подавали и подносили Стрижаку довольно долго, до тех пор пока тот сначала опустил голову на стол, а потом перебрался на скамью и смачно захрапел, проспав остаток дня и целую ночь. Когда в корчме снова стало светло, странный постоялец поморгал глазами, видимо тотчас же вспомнив, где он и как, потому что, все еще не поднимаясь, лежа закричал Штиму:
- Эгей, насытитель жаждущих и кормилец изголодавшихся, налей-ка в чашу да прибавь к этому надлежащее...
Однако Штим сделал вид, будто не слышит.
- Эгей, чадо мое возлюбленное! - заревел Стрижак, поднимаясь и ударяя огромным кулаком о стол. - Ты оглох или бесов слушаешь с самого утра, а не честных христиан?