- Исчезни, - пробормотал Мостовик. - И чтобы не подслушивал! Иначе отрежу уши.
- Ибо гласит закон, - захохотал Стрижак, - непокорных караем на площадях, а некоторым и носы и уши отрезаем, дабы и остальные страх имели.
Шморгайлик исчез в сенях.
- Пей, - сказал Мостовик, пододвигая к себе один кубок.
Стрижак отхлебнул меду, причмокнул языком:
- Питие грех, а непитие - еще больший грех.
- Смотри сюда, - сказал Воевода и открыл резную приплюснутую шкатулку, стоявшую на столе по правую его руку.
Стрижак сначала ничего не увидел, поэтому вытянул шею, заглянул в шкатулку, но снова не увидел ничего, тогда придвинулся ближе и только после этого на самом дне заметил распластанную, выделанную под пергамен телячью, наверное, кожу, высохшую и потемневшую малость от времени, сплошь испещренную замысловатыми и путаными письменами.
- Еще смотри.
Воевода поднял один краешек пергамена, показал маленький серебряный ковчежец, а в нем - печать на золотом узловатом шнуре.
- Ну, что видел? - спросил после некоторого молчания Воевода.
- Грамоту старинную. Может, от великого князя или же и самого ромейского императора, ежели судить по печати, - ответил с непривычной для него степенностью Стрижак и даже вытер ладонью губы.
- Кому же грамота?
- У кого грамота - тому и предназначена!
- А о чем? - Воевода торопился. Не ощущал бессмысленности своего вопроса. Спрашивать у человека, который впервые в жизни взглянул на этот пергамен, о чем он, - не безумие ли?
Но повторил упрямо и даже как-то лихорадочно: - О чем же?
Но Стрижак тоже шатался по миру не для того, чтобы попасть впросак. Часто бывает, что за нахальство бьют, но когда вот так поощряют и просто подталкивают тебя к нахальству не обычному, а бесстыдному, то кланяемся низко и с нами благословение божье.
- Мыслю так. Грамота о сохранении прав и вольностей своих привычных, как обретаться в извечном почтении и всех обычаев древних придерживаться пренепременно.
- Лепо, лепо. - Мостовик снова хлопнул в ладоши и велел Шморгайлику, который возник из-за дверей, как нечистый дух: - Подай еще меду, но не этого, а красного.
Шморгайлик несказанно бы удивился, но не имел на это права, - он молча выполнил повеление Воеводы и исчез, как слюна в воде, а Мостовик пригласил Стрижака сесть, придвинул к столу скамью, потом они отпили меду, и только после этого Воевода достал из ларца драгоценный пергамен, с осторожным шелестом передал его Стрижаку, велел коротко и нетерпеливо:
- Читай.
Стрижак протер свои буркалы, вгляделся в каракули неизвестного древнего писца. Писано было, быть может, лет сто назад, но чернила держались крепко, - видно, кцяжеские были, да и кожа тоже, видать, изготовлена была умело, быть может и заморская, привезенная от ромеев. Стрижак малость разбирался в книжном писании, мог оценить все это, вот только писец то ли пьян был, то ли неловок, то ли просто небрежен, потому писал как попало, да и не то беда, а то, что писал вдоль, и поперек, и накрест, исписал пергамен с обеих сторон так плотно, что и курице негде клюнуть, а ты вот теперь поди, разбирай! Скуп и бережлив был этот человек!