Хорошо. Но какие же побудительные причины заставляют этого человека время от времени запрещать тому или иному переходить мост, отнимая, таким образом, у него либо надежду на спасение, либо стремление к свободе, либо простое желание сделать более разнообразной свою повседневную жизнь? Опять-таки можно было бы попытаться перечислить огромное множество мотивов и попытаться даже порой оправдать поступки Мостовика, однако в конце концов придется все же согласиться с мыслью, что действия Воеводы не подлежали ни истолкованию, ни разгадке. Были они столь же таинственными, как и само его назначение сюда, на этот мост. Следовательно, прихоть? Что же? Если прихотлива судьба к человеку, то почему бы и Мостовику тоже не положить это в основу своего жизненного поведения и тем самым не попытаться соединиться с силами высшими, неземными? Стоял он не на реке, не на земле, а на МОСТУ. А мост этот был единственным во всем государстве, мост был словно мир, он и стал, в сущности, отдельным миром, в котором властвовал уже не сам Воевода Мостовик, а его прихотливо-мрачный дух.
Зависимость Воеводы от князя касалась лишь старательного соблюдения заповеди: "Князю - княжье". Но если надлежало платить в княжьи сокровищницы что-то там из тех поборов, которые получал Мостовик за переходы и переезды через мост, то делал он это, скорее всего, ради соблюдения все того же постоянства в отношениях между всем сущим, благодаря которому положение Воеводы было незыблемым. Сколько шло князю, а сколько оставалось Воеводе - никто не мог знать, точно так же как никто и никогда не сумел бы точно высчитать наперед, сколько люду пройдет-проедет по мосту в тот или иной день, в непогоду или в вёдро, зимой или летом, днем или ночью, на праздник или в будни.
Самими мостищанами Воевода воспринимался лишь во взаимоотношениях с ними, а не с остальным миром, ибо что такое Мостище? Это - ряд хижин, разбросанных по песчаным косогорам, между соснами и дубками, а кто сумел возвести свою хижину ближе к берегу, тот имел в огороде у себя вербу, а за плетнем - какую-то там зелень. В центре Мостища, на высоком пригорке, обнесенный дубовым неприступным частоколом, - Воеводин двор. Это с одной стороны, а с другой стороны высоко над Рекой, и над Мостищем, и над всеми мостищанами - Мост.
И жизнь между Воеводой и Мостом, или же под ними обоими, жизнь в угнетенности, послушании и покорности, - а как же иначе? Мир уже не был так молод и полон очарования, как во времена древних богов, мир лежал вокруг в страданиях, послушании, нужде и раздорах, и мостищанам казалось порой, будто им живется, быть может, даже лучше, чем другим. А раз это так - приходилось платить покорностью, потому что за преимущества всегда платят, к тому же по самой высокой цене. Они вольны были рождаться, жить и умирать, а чего еще нужно? Они появлялись на свет, когда Мост уже стоял и Воевода тоже стоял здесь, не было причин для волнений и сомнений, все велось так испокон веков. Воевода Мостовик был здесь словно бы вечно, всегда был Воевода и всегда назывался Мостовиком. Мост, как известно, стоял уже свыше ста лет, - значит, Воевода, в силу естественных законов, не мог быть ровесником Мосту; наверное, это был уже не тот Мостовик, который выполнял волю Мономаха, скажем, но разве это имело такое уж важное значение? Когда исчезал естественно и неизбежно один Воевода, то его точно так же неизбежно заменял следующий, никто этого, кажется, и не замечал, не различал Воевод, не вел им счету для удобства (например, Мостовик Первый, Мостовик Четвертый, или какой-нибудь еще) - так вот и воспринимался Мостовик существом, продолжающимся вечно и словно бы и неизменным. Даже внешностью своей Мостовики не рознились между собой. Положение передавало в наследство и кровь, и нрав, и внешний облик.