Так и завалились в траву, средь цветов, и желтые мохнатые шарики одуванчиков щекотали кожу…
Через три дня, как и уговаривались, Михаил поджидал Бориса у паперти церкви Параскевы Пятницы, что близ Торга. Место было оживленное, людное, туда-сюда сновали разносчики, приказчики, торговцы, вот пробежали стаей мальчишки, вот, звеня кольчугами, гордо прошествовали воины городской стражи. Миша от них, на всякий случай, попятился — мало ли.
Главную новость ему сообщил еще Онисим, едва выпрыгнул из челна: Александра-князя прогнали. Сказали на вече — путь чист! Иди, мол, проваливай. И выпендриваться тут не фиг! Сказано, казна для города, а не для князя, так не алкай чужого, и власти излишней тоже не алкай! И веди себя скромно, глазьями гневно не вращай, боятся тебя, как же. Да! И немцам любекским давать нечего!
Вот тут, во время Онисимова рассказа, Михаил усмехнулся — уж насчет немцев-то он доподлинно знал. Собственными глазами видел. Ну, боярич… Впрочем — их разборки.
И Мишу они не касаются.
Боярич не опоздал, явился вовремя, аккурат после вечерни. Встал на паперти, на углу, на видном месте — весь такой из себя: ликом пригож, златовлас, в кафтанчике — как васильки-цветы — ярко-синем, поясом золоченым шелковым подпоясан, на ногах — сапожки алые, вместо шапки — обруч серебряный волоса стягивает, не дает разлететься. Короче — виден отрок издалека. Приметен. Интересно, а что же, боярин-батюшка его без слуг отпустил, вот так просто? И это — после того, что было? Хм… Хотя именно так здесь и поступали — приучали чад к самостоятельности, это ведь не в России, где здоровенные, лет хорошо за двадцать, парняги все мальчиками считаются, как же — студентики, дети. Срамота, тьфу!
Михаил прошел мимо отрока, рукою задел… Скосив глаза, перехватил взгляд, шепот услышал — за мной иди, мол. Пошел…
Шли недолго, завернули на Лубяницу, обошли корчму, за забором, в лопухах, встали. Борис улыбнулся:
– Ну, как вы?
– Милостию Божией, — Миша уже наверстался отвечать по-местному. — И твоею.
– Уезжать вам надобно из городу, — негромко промолвил боярич. — Батюшка осерчал шибко — ладно, соглядатай, так ведь еще и закупы сбежали, а это уж прямой убыток, надобно поймать, да наказать для острастки, чтоб другим неповадно было. Чуешь, Мисаил, о чем я?
Миша усмехнулся:
– Тиун-то не догадался?
– Может, и догадался, да при себе держит, — Борис презрительно сплюнул в траву. — Батюшка не вечен. А Ефим — умен, на меня ставит.
– Да уж… — Михаил не удержался, пошутил: — Умник умника издалека видит.
– Это верно, — серьезно отозвался отрок. — Так вот, о вас… Я тут подумал — лучше всего вам в нашей дальней вотчине схорониться, спрятаться. Уж там — точно искать не будут. Никому и в голову не придет, что вы в ту сторонушку ринулись.