- Колька Иванов вернулся!
- Колька Иванов из Афганистана вернулся!
- Вернулся!
- Вернулся!
- Вернулся!
А он шел и шел, не замедляя шага и не глядя на бегущих к нему, кричащих баб, он смотрел вперед - на свой горделиво стоящий на взгорке дом, шел, шел и шел, пока не остановился перед старыми серыми воротами.
Прорезанная в воротах калитка оказалась на запоре, Коля подергал гладкую деревянную ручку и впервые посмотрел на окруживших его баб. Глаза у него раньше, до Афганистана, были вроде голубыми, а теперь стали бесцветными, прозрачными - это бабы отметили про себя сразу, а обсудили потом.
- Закрылись! А, закрылись! - закричали они как бы возмущенно, но на самом деле шутливо, даже слишком шутливо, потому что опасались, как бы Коля не подумал, что это они всерьез.
- Открывай, Сонька! Спишь, что ли?
- Заперлась!
- Воров боится!
- Воров боишься, Сонь?
- Было б чего воровать!
- Открывайте, черти!
Так кричали бабы и, украдкой, искоса взглядывая на Колю, виновато улыбались и объясняли:
- Сейчас, Коль, сейчас откроют! Это они закрылись чего-то...
Коля тоже улыбался, нет, точнее, не улыбался, а так сильно сжимал зубы, что губы стали тонкими и кожа натянулась на острых скулах. Вообще, он был худой, очень худой. Это потом тоже обсуждалось в деревне, и было решено, что и в Афганистане жизнь не сахар. А вот то, что никто не мог долго смотреть в Колины глаза, это потом почему-то не обсуждалось.
Бабы продолжали шуметь, когда калитка вдруг отворилась - с противным ноющим скрипом. В проеме сутулился Колин брат Федька. Лицо его было заспанным.
- Чего закрылись, Федь, брата не встречаете! - задорно выкрикнула из-за спин стоящих впереди баб Тонька Чугунова.
- Да мы не закрывались, это запор сломался, - глухо объяснил Федька, внимательно глядя на брата.
- А где мать-то, мать зови! - потребовала Тонька Чугунова.
- В огороде она, бегит, я видал, - ответил и на этот вопрос Федька, не сводя с Коли внимательных глаз.
Федька был в старой майке и трикотажных штанах, растянутых и бесцветных, босой. Жилистые руки его и грудь под самое горло были тесно, до густой синевы татуированы.
Он медленно потер ладонь о штаны на бедре, протянул ее брату, будто расстались они не семь лет назад, а вчера или позавчера. Бабы замолкли наконец, притихли. Коля улыбался той своей улыбкой и не двигался. И вдруг Федька шагнул навстречу и обнял его. Бабы вздохнули громко разом и по отдельности завсхлипывали. Братья продолжали стоять обнявшись.
- Обнимаются... - шептались бабы, стирая с лиц ладонями слезы умиления.