— Я не ревнив, — часто говорил он жене.
И хотя это было так, Полина со смехом протестовала:
— Лжец!
Она догадывалась, что он ревнует, но замаскированно, скрытно, так, чтобы не было стыдно. От нее не укрылись ни пренебрежительные манеры, ни непроницаемое выражение лица, появляющееся у него, когда он желал отвадить иных из ее друзей, к которым в той или иной степени ревновал. Обычно после этого он подвергал их критике, а они, верно, не могли взять в толк, что за сумрачного субъекта нашла себе их подруга Полина.; Ей было смешно, но виду она не подавала.
— Ты ревнуешь.
— Думай так, если это доставляет тебе удовольствие!
— Я ревную к твоему прошлому, и хоть это глупо, ничего не могу с собой поделать, — признавался он.
Больше всего он не переносил женщин, раскрывающих мужьям и малознакомым людям перипетии своего интимного прошлого. Полина соглашалась, что это вульгарно и дурно пахнет. Да и по многим другим вопросам они хорошо понимали друг друга. Они составляли веселую живую пару. Об этом свидетельствовали как их расхождения во взглядах, так и взаимопонимание..
— Я думаю, ты отдаешь себе отчет, что я никакой не ревнивец, — сказал Марк утром. — И проведу этот вечер без тебя, даже не зная, чем ты будешь занята.
Это был его способ подвести жену к тому, чтобы она открылась ему, но на сей раз она не пожелала ничего говорить; он даже мог заметить, что она не стала, как обычно, успокаивать его, шепча: «Не стоит беспокоиться, я буду с такой-то».
Напротив, она рассмеялась, как девчонка, радующаяся тому, что провела кого-то.
— Я не ревную, — продолжал он, — я не знаю, как ты проводишь свое время. Ты говоришь «Я рисую», но откуда мне знать, так ли это?! Я ни разу не видел ни одного рисунка. Я не спрашиваю, с кем ты видишься, кто тебе пишет, куда ты идешь и с кем. Если уж это ревность!..
Она улыбалась. Ей было не по себе от его монолога, потому как именно в этот день она намеревалась обмануть его. Обмануть? Это было именно так, поскольку не все было сказано начистоту. Впервые она по-настоящему вникла в смысл слова «утаить». Она могла сказать себе: «Я не делаю ничего плохого». Именно так она и думала, но не говорила. Говорить так самой себе было смешно, тогда как думать, глубоко осмысливать, верить в это — вовсе не было смешным.
— Не задерживайся слишком поздно, я беспокоюсь, когда ты возвращаешься одна. Ты ведь такая красивая!
— Хорошо, постараюсь вернуться пораньше.
— Ты можешь доехать в такси до клуба, и мы вместе вернемся домой.
Что тут ответишь? Он мог неправильно истолковать ее молчание.