Два дня спустя он вырвался в Борнмут с литературным журналом в руках. Доктор вернулся, будучи озабочен состоянием друга и ради удовольствия показать больному большой обзор «Зрелых лет». Статья была на высоте — наконец-то она отвечала масштабу книги, была одобрением, подобающим возмещением, попыткой критика поместить писателя на заслуженный пьедестал. Денкомб покорился и принял дар; он не возразил, не предложил никакого вопроса, ибо тягостные соображения вновь настигли его, и он провел два мрачных дня. Теперь писатель был убежден, что никогда не покинет постели, что его состояние извиняет присутствие молодого друга и что терпение его соперников будет уязвлено самым умеренным образом. Доктор Хью побывал в Лондоне, и Денкомб пытался найти в его взгляде подтверждение тому, что графиня успокоена и будущность молодого человека обеспечена; но все, что писатель видел, — это лишь блеск юношеской радости от двух-трех газетных фраз. Денкомб не мог пробежать их глазами, но после того как его посетитель настоял на повторном чтении, больному хватило сил, чтобы покачать незатуманенной головой:
— Ах, нет, эти слова — о том, что я мог бы написать.
— То, что мы «могли бы сделать», это, как правило, то, что мы сделали, — возразил доктор Хью.
— Как правило, это так, но я был так глуп! — ответил Денкомб.
Доктор Хью остался; конец был близок. Двумя днями позже больной заметил ему, едва облекая свои слова в форму шутки, что теперь нет и речи о втором шансе. Молодой человек застыл, затем воскликнул:
— Почему это случилось так? — случилось так! Второй шанс принадлежит публике — шанс найти верный подход, подобрать жемчужину.
— Ах, жемчужину! — тяжело вздохнул бедный Денкомб. Улыбка, холодная, как зимний закат, заиграла на его искаженных усилием губах, когда он добавил:
— Жемчужина — в ненаписанном; жемчужина — в незамутненном, в несозданном, в утерянном!
С этого часа он становился все более и более безучастным, равнодушным ко всему, что происходило вокруг. Его болезнь определенно была смертельной, а действие ее после краткой передышки, когда он встретился с доктором Хью, стало неудержимым, словно течь в большом корабле. Он безвозвратно погружался, а его гость, человек незаурядных способностей, теперь уже сердечно принятый домашним врачом, проявлял редкую искусность, ограждая Денкомба от боли. Денкомб не выказывал ни внимания, ни небрежения; не выражал ни сожаления, ни каких-либо мнений. Все же перед концом он дал понять, что заметил двухдневное отсутствие доктора Хью, — открыл глаза и задал вопрос, провел ли доктор эти дни у графини?