— Вы — счастливый человек. Вы не знаете, что говорите, — ответил Денкомб.
Посмотрев на часы, молодой человек поднялся; он назвал вечерний час, когда он собирается вернуться. Денкомб предостерег его от слишком глубокой привязанности и снова выразил опасение, что из-за него доктор пренебрегает графиней и, того гляди, навлечет на себя ее недовольство.
— Я хочу, как вы, учиться на собственных ошибках, — рассмеялся доктор Хью.
— Смотрите не увлекайтесь! Но и возвращайтесь, — прибавил Денкомб, у которого забрезжила новая идея.
— Вам нужно больше досуга! — его друг говорил так, словно знал, сколько досуга полагается литераторам.
— Нет, нет — мне нужно больше времени. Мне нужна другая попытка.
— Другая попытка?
— Я хочу отсрочки.
— Отсрочки? — доктор Хью эхом вторил словам Денкомба — словам, которые его поразили как гром.
— Неужели не понимаете — я хочу, что называется, «жить».
Молодой человек взял на прощание его руку; пожатие Денкомба было сильным. Они посмотрели друг на друга в упор.
— Вы будете жить, — сказал доктор Хью.
— Не бросайтесь словами. Это слишком серьезно.
— Вы должны жить! — провозгласил визитер, побледнев.
— Так-то лучше! — и, когда доктор вышел, больной рухнул с беспокойным смешком.
Весь остаток дня и всю ночь он размышлял над своим шансом. Приходил его доктор, слуга проявлял заботливость, но мысли Денкомба были прикованы к его юному наперснику. Обморок Денкомба на утесе нашел правдоподобное объяснение, и завтрашний день обещал улучшение и освобождение. При всей напряженности раздумий он оставался спокоен и безразличен. Хотя мысль, занимавшая его, и была болезненной фантазией, от этого она не казалась менее привлекательной. Ему предстало дитя нового века, искусное и пылкое; этот юноша возвеличит его, доставив ему преклонение ценителей. Этот слуга у его престола наделен ученостью нового знания и благоговением старой веры; неужели он не употребит свою науку во имя сострадания, не использует ремесло на благо своей любви? Верно ли, что он изыщет средство для бедного художника, чьему искусству отдает дань? Если нет, то участь Денкомба будет тяжела: его примет молчание, непобедимое и безраздельное. Остаток дня и следующий день он забавлялся этою тщетной мыслью. Кто сотворит для него чудо, как не юноша, сочетающий в себе такой блеск и такую страсть? Денкомб думал о волшебных сказках, сотворенных наукой, и обольщал себя чудом, которого — он забыл — на этом свете не существовало. Доктор Хью явился, как дух, и не подчинялся привычным законам. Он продолжал приходить и уходить, а больной, теперь уже сидя, провожал его молящим взглядом. Знакомство со знаменитым автором заставило юношу вновь прочесть «Зрелые годы» и помогло найти новый смысл на страницах книги. Денкомб рассказал доктору, к чему он «стремился»; при всем своем уме доктор Хью не разгадал авторского замысла в первом чтении. Раздосадованная знаменитость вопрошала, кто в таком случае мог прийти к разгадке; в который раз писатель поражался тому, как можно не узреть его замысла во внятной тяжести слов. Впрочем, Денкомб не стал сетовать на современный вкус, пусть это и было обычным утешением: осознание собственной медлительности делало для него неподсудной любую глупость.