Пока Урсула, Амаранта и Ребека распаковывали мебель, чистили серебро и, оживляя пустые пространства возведенных каменщиками стен, развешивали картины с изображением томных девиц в нагруженных розами лодках, Хосе Аркадио Буэндиа отказался от дальнейшего преследования Господа Бога, придя к твердому заключению, что его не существует, и выпотрошил пианолу, пытаясь найти разгадку ее волшебного секрета. За два дня до празднества, заваленный лавиной неизвестно откуда взявшихся лишних болтов и молоточков, судорожно мечась среди путаницы струн, которые, стоило распрямить их с одного конца, тут же снова сворачивались в кольцо с другого, он кое-как собрал инструмент. Никогда еще в жилище Буэндиа не было такой суеты и переполоха, однако новые керосиновые лампы были зажжены точно в назначенный день и час. Дом, еще пахнущий смолой и непросохшей известкой, раскрыл свои двери, и дети и внуки старожилов Макондо осмотрели галерею, уставленную папоротниками и бегониями, жилые комнаты, где пока царила тишина, и сад, наполненный благоуханием роз, а затем собрались в гостиной вокруг неведомого чуда, спрятанного под белой простыней. Те, кому уже случалось видеть пианолу, довольно распространенное в других городах долины, почувствовали себя несколько разочарованными, но самым горьким было разочарование Урсулы, когда она поставила первый цилиндр, чтобы Ребека и Амаранта открыли бал, а механизм не пришел в действие. Мелькиадес, уже почти совсем слепой и разваливающийся на части от дряхлости, попытался вспомнить свое былое колдовское мастерство и починить пианолу. Наконец Хосе Аркадио Буэндиа чисто случайно сдвинул застрявшую деталь – из инструмента вырвалась музыка; сначала это было какое-то клокотание, затем хлынул целый поток перепутавшихся нот. Колотя по струнам, натянутым как Бог на душу положит и настроенным с завидной отвагой, молоточки срывались со своих болтов. Но упрямые потомки двадцати двух храбрецов, одолевших в поисках моря неприступный горный хребет, успешно обходили подводные камни беспорядочного музыкального потока, и бал продолжался до рассвета.
Пьетро Креспи возвратился в Макондо, чтобы починить пианолу. Ребека и Амаранта помогали ему приводить в порядок струны и вместе с ним потешались над исковерканной мелодией вальсов. Итальянец был так приветлив и держался с таким достоинством, что на этот раз Урсула отказалась от надзора. Перед его отъездом устроили прощальный бал под музыку отремонтированной пианолы, и Пьетро Креспи в паре с Ребекой продемонстрировал высокое искусство современного танца. Аркадио и Амаранта не уступали им в изяществе и ловкости. Но показательное исполнение танцев пришлось прервать, так как Пилар Тернера, стоявшая в дверях вместе с другими любопытными, вцепилась в волосы женщине, которая осмелилась заметить, что у молодого Аркадио женский зад. Была уже полночь. Пьетро Креспи произнес чувствительную прощальную речь и обещал скоро возвратиться. Ребека проводила его до порога, а когда двери были заперты и лампы погашены, отправилась в свою комнату и залилась горючими слезами. Этот безутешный плач длился несколько дней, и никто не знал его причины, даже Амаранта. Скрытность Ребеки не удивила домашних. Общительная и приветливая на вид, Ребека на самом деле обладала замкнутым характером и непроницаемым сердцем. Хотя она уже стала красивой, крепкой и длинноногой девушкой, но по-прежнему любила сидеть в качалке, с которой пришла в дом Буэндиа, у этой уже не раз чиненной качалки не хватало подлокотников. Никто не подозревал, что Ребека даже и в этом возрасте сохраняла свою привычку сосать палец. Потому-то она при всяком удобном случае закрывалась в купальне и приучила себя спать лицом к стене. Теперь иной раз дождливым вечером, вышивая в обществе подруг в галерее с бегониями, она вдруг теряла нить разговора, и горькая слеза тоски увлажняла ее небо при виде мокрых дорожек сада и холмиков из грязи, возведенных червями. Дело в том, что с тех пор, как она начала плакать, дурные склонности, излеченные в свое время при помощи апельсинового сока и ревеня, вновь пробудились в ней с непреодолимой силой. Ребека снова стала есть землю. В первый раз она сделала это скорее из любопытства, уверенная, что неприятный вкус будет лучшим лекарством против соблазна. И действительно, она тут же все выплюнула. Но, побежденная растущей тоской, продолжала свои попытки, и