Я беззаботно посвистывал у дверей и смотрел на ребят, как учитель на учеников, когда те разрисовывают на доске его персону.
— Заходите, пожалуйста! — сказал я и гостеприимным жестом пригласил в дом.
Они вошли гуськом, сконфуженно посматривая на все вокруг, но только не на меня. При виде открытой банки оживились. Любопытство взяло верх.
— Открыл? Ну, что там?
Когда все уселись в кружок, я вытащил из банки бумаги. Их оказалось очень много. Тетради, исписанные мелким косым почерком. Какие-то листки с машинописью. «Протокол допроса», — прочитал я на одном из них с гербом царской России в самом верху. Потом еще тетради, разрозненные листки, счета, квитанции. И почти везде встречалась фамилия «Зотовъ», написанная с твердым знаком. Затем маленькая коробочка, а в ней что-то завернутое в бумажку.
Головы сдвинулись. Коробочка оказалась особенно заманчивой. Я развернул обертку. В ней лежал медальон на золотой цепочке — маленький, продолговатый, тоже золотой, с пятью камешками в виде цветка. Мы открыли его: внутри был портрет женщины. Молодая, с полным, очень красивым лицом и такой прической, какую я видел только на картинах: высокая, вся в завитках. Прическа открывала белый лоб женщины; умные глаза ее смотрели на нас доброжелательно, смело и чисто.
— Да-а... — произнес кто-то у моего плеча. И больше ничего не добавил.
На маленькой записке мы прочитали:
«Моему единственному сыну, Петру Николаевичу Зотову, — на память от любящей его матери. Написано в году 1924-м, мая 17 дня».
— Ничего не понимаю! — сказал я и развел руками. И тут же стал быстро ворошить бумаги в поисках объяснения. Не может быть, чтобы человек, чьи руки запрятали все это в банку, не написал, зачем и когда он это сделал.
Предположение оправдалось. На листе толстой слоновой бумаги, которая оборачивала весь рулон, я нашел объяснение. Вот оно слово в слово:
«Исполняя волю моего друга Николая Ивановича Зотова, высказанную им в разговоре со мной за пять недель до катастрофы, унесшей его жизнь, как и жизнь светлой подруги его — Марии Петровны Лебедевой-Зотовой, я, гражданин Оболенский Корней Петрович, собрал все бумаги покойного, вложил в них медальон Марии Петровны, даруемый ею своему сыну Петру, запаял архив в цинковую банку и ради сохранности, с согласия Ивана Порфирьевича Жука, моего хозяина и честного человека, заложил банку в стене камина в доме Катуйской фактории. Так велел сделать Николай Иванович Зотов. Он хотел, чтобы его бумаги, в которых описан многолетний опыт земледелия на Севере, попали непременно к тем людям, что приедут в здешние дикие места на долгое жительство, а не к пустым дилетантам, для которых его труд может представить лишь забавную находку.