Каждое утро, в девять часов, среди оливковых деревьев торжественно появлялась фигура Джорджа, облаченная в шорты, сандалии и огромную соломенную шляпу с обтрепанными полями. Под мышкой у Джорджа была зажата стопка книг, в руке трость, которой он размахивал весьма энергично.
— Доброе утро. Надеюсь, что ученик с большим нетерпением ждет своего учителя? — приветствовал он меня, хмуро улыбаясь.
В маленькой столовой с закрытыми от солнца ставнями царил зеленый полумрак. Разморенные жарой мухи медленно ползали по стенам или с сонным жужжанием одурело летали по комнате, а за окном цикады восторженно приветствовали новый день пронзительным звоном. Джордж стоял у стола и аккуратно раскладывал на нем свои книги.
— Посмотрим, посмотрим, — бормотал он, водя длинным указательным пальцем по нашему тщательно составленному расписанию. — Так, так, арифметика. Если я правильно запомнил, мы трудились над грандиозной задачей, пытаясь определить, в какой срок смогут шесть рабочих построить стену, если трое из них справились с этим за неделю. Кажется, мы потратили на эту задачу столько же времени, сколько рабочие на стену. Ну ладно, перепояшем чресла и попробуем еще раз. Может, тебе не нравится содержание задачи? Посмотрим, нельзя ли сделать его поинтереснее.
Он склонился над задачником, в задумчивости пощипывая бородку, потом, переделав задачу на новый лад, выписывал ее своим крупным четким почерком.
— Две гусеницы съедают за неделю восемь листьев. Сколько времени потребуется четырем гусеницам, чтобы съесть такое же количество листьев? Ну вот, попробуй решить теперь.
Покуда я бился над непосильной задачей о прожорливых гусеницах, Джордж занимался другими делами. Он был искусным фехтовальщиком и страстно увлекался в то время изучением местных деревенских танцев. И вот, пока я решал задачу, Джордж двигался по затемненной комнате, упражняясь в фехтовании или отрабатывая танцевальные па. Меня как-то смущали все эти упражнения, и впоследствии я всегда именно им приписывал свою неспособность к математике. Даже теперь, стоит мне только столкнуться с простейшей арифметической задачей, как передо мной тут же встает долговязая фигура Джорджа. Он кружится по слабо освещенной столовой в танце и низким голосом гудит себе под нос какую-то неопределенную мелодию.
— Там-ти-там-ти-там… — доносится словно из потревоженного улья. — Тидл-тидл-тамти-ди…левая нога вперед… три шага вправо… там-ти-там-ти-там-ти-дам… назад, кругом, вверх и вниз… тидл-идл-ампти-ди…
Он шагает и выделывает пируэты, словно тоскующий журавль. Потом гудение вдруг стихает, во взгляде появляется непреклонность, и Джордж занимает оборонительную позицию, направляя воображаемую рапиру на воображаемого противника. Сощурив глаза и сверкая стеклами очков, он гонит врага через всю комнату, ловко обходя мебель, и, наконец, загнав его в угол, делает финты и вьется вокруг с проворством осы. Выпад. Удар. Удар. Я почти вижу блеск стали. И вот завершающий момент — резким движением снизу и вбок оружие противника отведено в сторону, быстрый рывок назад, затем глубокий прямой выпад, и кончик рапиры вонзается прямо в сердце противника. Забыв про задачник, я с восторгом слежу за всеми движениями Джорджа. В математике мы так и не добились больших успехов.