— Кто вы?
— Я хочу поговорить с твоей матерью, парень. Позови ее.
В его голосе чувствовалась твердость, которую Гавину редко приходилось встречать, особенно здесь, в этом зале. Стражники Лесли были жестокими и ленивыми, никто из них не соизволил взять молодого человека под свою опеку. Все, что Гавин узнавал о мужчинах и о вооружении, было результатом его наблюдений, и чаще всего он издалека наблюдал за мужчинами из Галлхиела.
Но он сразу распознал твердость и силу воли, он уважал эти качества.
— Хорошо. Я позову ее.
Поднимаясь по лестнице, он чувствовал на себе взгляд мужчины, но не оглянулся. Это могло показаться проявлением слабости, а он не хотел показаться слабым перед этим человеком.
Гавин увидел свою мать, когда она выходила из своей спальни.
— Там внизу мужчина, мама. Он спрашивает тебя, но он не назвал своего имени.
Ее глаза округлились, и взгляд скользнул вниз, в зал.
— Мужчина, — это не было ни вопросом и ни ответом на невысказанное любопытство Гавина.
Гавин последовал за ней назад, в зал, хотя он цыкнула на него, чтобы он оставался, где был.
Шаги Лесли замедлились, когда она достигла нижней ступеньки, и ее взгляд встретился с глазами Никейла.
Никейл ощутил мгновенное потрясение. Годы не пощадили Лесли. Она была одного возраста с Дарой, но горечь и злоба уничтожили красоту лица, оставив вечное выражение недовольства. Ее тело, некогда гибкое и стройное, стало высохшим и худым. Волосы еще оставались черными, как вороново крыло, но свисали безжизненными прядями.
Его глаза выдали его ужас при виде сильно изменившейся Лесли. Красота — вот все, чем она когда-то владела, потому что ее душа всегда оставалась уродливой и злой.
Она сразу же узнала его, возможно, потому что в течение четырнадцати лет смотрела в его глаза и его черты лица, отразившиеся в сыне.
— Будь ты проклят, — прошептала она. — Чтоб твоей душе гореть в аду.
Никейл мрачно улыбнулся:
— Если за все эти годы твои проклятия не отправили меня в ад, то я сомневаюсь, что это случится сейчас. Я приехал за мальчиком, Лесли.
— Нет! Будь ты проклят! Я пыталась отдать тебе его в тот день, когда он родился, но ты отказался от него.
— Я не хотел иметь ничего общего с тобой, как не хочу и сейчас. Я не поверил тебе тогда. Это была ошибка, которую я собираюсь исправить. Мальчик мой, и я заберу его.
Он взглянул на Гавина, стоявшего за ней. Лицо мальчика исказилось от злобы, ненависть светилась в его глазах. Ничего другого Никейл не ожидал. Он не заслужил ничего больше. И теперь он либо уничтожит эту ненависть, либо потеряет шанс спасти своего сына.