— Приберегите свою благодарность для другого раза, — язвительно заметила Эдит. — Это ее собственный «черный список». Паола Шутте охотится за любой незарегистрированной собственностью на острове.
— Это ее работа, — возразил Калеб. — Нельзя же винить человека только за то, что он хорошо делает свою работу.
Эдит окинула его еще одним многозначительным взглядом поверх очков.
— Кое-кто не знает меры и не умеет вовремя остановиться.
Калеб криво улыбнулся.
— Полагаю, вы правы, — пробормотал он и отправился встречать четырехчасовой паром.
* * *
Птицы появились, когда Маргред вытирала столы после обеденного наплыва посетителей.
Она выпрямилась, держа в руке мокрую тряпку, и стала смотреть, как они кружат над гаванью, ослепительно белые на голубом. Птиц было неожиданно много. И сердце ее воспарило и полетело к ним на крыльях легкого бриза.
Ей нравилось работать на открытой террасе ресторанчика. Причем не только потому, что отсюда открывался вид на море и она могла улизнуть от звона кастрюль и Антонии, громогласно распоряжавшейся на кухне. Она любила смотреть, как загорает на подоконнике Геркулес, похожий на тюленя, нежащегося на солнце, или как Ник, высунув от усердия язык, раскрашивает картинки в детской книжке.
Почти семьсот лет она прожила в одиночестве, отдельно даже от своего партнера. Поэтому не уставала изумляться и поражаться тому, какие отношения существуют между людьми. Они жили совсем недолго, но при этом все время были заняты самыми разнообразными делами и заботами. Ей нравились рыбаки, с шумом вваливавшиеся в ресторан, загорелые, продубленные солнцем и ветром и усталые, пахнущие потом и морем. Ей нравились пожилые женщины, осторожно устраивавшие свои располневшие, удобные тела на мягких сиденьях, и семьи, выстраивающиеся в очередь за водой в бутылках и мороженым. Ей нравились молодые мамаши, которые обменивались советами и наставлениями за фруктовыми салатами и чаем со льдом, в то время как их отпрыски пускали слюни в колясках и посасывали свои кулачки.
Она смотрела на них, этих малышей, и ощущала тоску, странную сосущую пустоту в животе, которая не имела ничего общего с голодом или вожделением.
Она никогда не была беременна. До сих пор она даже ни разу не видела ребенка в человеческом облике.
Большинство селки предпочитали производить детенышей на взморье, а потом жили под волнами, пока молодежь не подрастала до наступления Обращения. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не приходила пора отнять их от груди, после чего они уже могли выживать самостоятельно.
Малыши еще более зависимы, нежели щенки или детеныши тюленей, думала Мэгги, глядя, как очередная мамаша бережно пристраивает свой сверток на заднее сиденье автомобиля. Беспомощные. Бесполезные, со своими маленькими жадными пятипалыми ручонками, яркими, блестящими глазенками и широкими беззубыми ртами.