— А где ж Зубец?
— Его румыны на руках отнесли в свою лучшую больницу, — пояснил Якорев, — там он и лежит.
— Зря это сделали. У них своих забот много, — упрекнул майор Максима, и они вместе отправились к раненому.
Приземистое здание, сбитые ступени, облезлая краска. Бедность несусветная проглядывала из каждого угла.
— Это лучшая больница? — спросил майор женщину в белом халате.
— Да, у нас большие недостатки, — перевел ее ответ Валимовский.
Зубец лежал в небольшой палате, которая выглядела уютнее других.
— Товарищ майор, заберите меня отсюда, — взмолился солдат. — Без своих скучно, хотя народу бывает много: идут как к святому.
Затем Зубец долго рассказывал о своих гостях.
— А спрашивали такое — умора, — улыбнулся Зубец. — Одна девушка все допытывалась, правда ли, что у нас замуж не выходят. Выходят, говорю, все выходят, особливо если девушка кровь с молоком. Этого она совсем не поняла, руками замахала, не то крови, не то молока испугалась. Другая все об учебе разузнавала, всем ли девушкам можно учиться. Ей честь честью объяснил. А один все сочинениями Ленина интересовался, что в них о Румынии. Говорю, сказано, каждый народ сам себе хозяин, а помещиков и капиталистов вон, как сорную траву с поля.
— Смотри, какую пропаганду развернул! — засмеялся Жаров.
— Кончили с расспросами, — продолжал раненый, — сувениры требуют. А где их набраться, сувениров? Нож перочинный отдал, карандаши забрали, блокнот — чуть не по листочкам, кружка тоже пошла — все подчистую. Потом звездочку отцепил. Один паренек с завода выпросил. Говорит, пойду в свою дивизию Тудора. Расписывался у них в книжечках, автографы они собирали. Душевные люди.
Пришла санповозка, и, поблагодарив персонал больницы, майор отправил Зубца в свою санчасть.
К вечеру следующего дня передовой отряд Жарова пробился к Молдове. Несмотря на усталость, Андрей был возбужден и бодр. Разместив командный пункт на берегу реки, он собрался было поужинать, как дежурный радист прямо к окопу протянул ему наушники:
— Товарищ майор, приказ Верховного Главнокомандующего.
Москва салютовала советским воинам, освободившим первые румынские города.
5
Станчиу Кымпяну не сиделось на месте. Целый день он ходил по улицам города, и все его существо пропиталось солнцем и воздухом свободы. Радостные лица людей, красные флаги, гордые и бесконечно добрые русские с автоматами на груди — все-все казалось неповторимой сказкой.
После трех лет тюрьмы он еще никак но мог освоиться с мыслью, что волен распоряжаться собой, может идти, куда хочет, говорить, о чем раньше приходилось перешептываться. Все твое — солнце, синее небо и цветы. Как же чудесна свобода! Ему за сорок, а хочется прыгать, как мальчишке.