— Да не трещите вы, Фрэнк, — рассердился вдруг Уилби на его слишком прямую откровенность. — Много у нас с вами акций? Не в них дело.
— Нет, в них, — не сдавался разошедшийся и менее сообразительный Фрэнк. — Бизнес есть бизнес. Зачем тогда воевать?
— Ишь щеки-то нажевал! — сыронизировала над ним Оля.
Среди англосаксов неловкое молчание.
— Да, мы только берем у народа и ничего не даем ему, — раздумчиво произнес Ривер. — В этом наша слабость. А вы, — поднял он глаза на советских офицеров, — вы даете, и в этом ваша сила.
— Я все же за демократию, — поправился Уилби, — за американскую демократию, лишь бы каждый был волен распоряжаться своим добром.
— За демократию Уолл-стрита, сэр, — наклонился к Уилби Мартин Ривер. — Так это ж насос: им легко перекачивать народные денежки в ваши банки, сэр.
— Нет, за американскую, — рассердился майор, — и мы несем ее всюду: и во Францию, и в Германию, и в Чехию, которые мы освобождаем.
— Если всех их вы освобождали, как Чехию, я не порадуюсь за освобожденных, — срезала Уилби Власта. — К тому же где и когда вы освобождали Чехию? Да-да, где и когда? — переспросила она смутившегося американца.
— Пани Власта должна знать, что американские войска освободили Пльзень, Мост и другие места западной Чехии.
— Но как? Как? — настаивала девушка, с удовольствием чувствуя, как Оля поощрительно сжала ей руку.
Уилби передернул плечами.
— Не хотите, так я расскажу, как, — пригрозила Власта, приближаясь от окна к столу. — Я ведь живу в Пльзне, и мне своими глазами пришлось видеть, как господа американцы «освобождали» западный краешек нашей Чехии.
Мистер Джон Роу и сэр Крис Уилби нервно завертелись в своих креслах. Фрэнк Монти самодовольно улыбнулся и заикал. Лишь Мартин Ривер, нисколько не огорчившись, удовлетворенно откинулся на спинку дивана, закинув ногу за ногу, и, кажется, облегченно вздохнул.
— Ничего не скажу: по заслугам получают, — шепнул он Жарову по-немецки. — Ведь они журналисты-спекулянты, я не из их компании.
— В начале мая чешские повстанцы захватили Пльзень, и когда уж совсем прекратились бои, в город вошли американцы, — не без иронии продолжала Власта. — Ну и началось «освобождение». Сначала город освободили от Национального комитета. Попросту разогнали его, Затем американцы издали приказ и всю власть забрали в свои руки, а населению запретили выходить на улицу. Затем запретили выпуск всех газет, работу почты, телеграфа, радиостанции, приказали всему населению и чехословацким офицерам сдать оружие и в том же приказе потребовали от них обеспечить безопасность нацистским офицерам. Официальным языком сразу же сделали английский, как и немцы в свое время навязывали нам немецкий. Все документы требовали писать только по-английски. А все объявления и приказы печатались сначала по-английски, потом на немецком и только в самом конце — на чешском. А сколько там было пьяных дебошей с кровопролитием! И вы не стыдитесь называть это освобождением? — наступала на гостей Власта.