– Чего ты мам? Чего?
– Посмотри – кивает в сторону зеркала.
Он подходит и молча смотрит. Проводит рукою по щеке, по лбу и нервно оборачивается, словно что-то вспомнив.
– Это ничего, мам. Я просто… Мама – это всё не важно. Мне нужно уходить. Они ищут меня. Не разогревай, мам, не надо. Сложи в пакет. Пусть холодное.
– Мы завтра пойдём в военкомат. Они простят. Ты снова попросись на фронт. Они простят.
– Мама, фронта нет – он повторяет холодно, без чувств, уже на автомате – Они давно победили. Мама, они привезли нас в какой-то лагерь, а там… – тяжёлый вздох, ещё один – Там трупы мама, без голов. И они. Много их. Они такие же как мы, только маленькие щупальца вот здесь – он тыкает грязными пальцами в свой подбородок – Такие маленькие, почти незаметные щупальца, мама. Я не знаю, как мне удалось. Мне повезло, мама. Я спрятался в трупы, в безголовые трупы. Они едят наши головы, мам.
– Мы завтра пойдём. Прямо с утра. Тебе нужно помыться, Алёша. Ты такой грязный.
Руки кладут в пакет варёные картофелины.
– Завтра, сынок, прямо с утра.
Булку хлеба и консерву.
– Они простят, сынок.
– Мама мне нужно идти, прости. Я не хочу к ним. Они едят головы.
– Хочешь я котлет сделаю?
– Не надо мам, этого хватит.
Он подходит, обнимает, её глаза наполняются слезами, всё расплывчато, она смотрит на него и не узнаёт.
– Алёша, а как же эти передачи с фронта?
– Не знаю, мам. Может они снимают специально. С другими. Нас они сразу в лагерь, и там головы… Всё мам, я должен идти. Я должен.
Резкий разворот, она семенит следом, не поспевая, губы повторяют, как заклинание – Они простят, простят, простят.
После яркого света не видно ничего. Она полсекунды видит его спину и потом тьма, тьма вокруг, ночь и тонкий серп луны.
И вдруг, как будто – Мама!
И она бросается с крылечка в темноту. Где-то там, впереди, шорох, там борьба, и снова – Мама!
Она подбегает, но только тьма и больше никого. Только тьма и безразличный серп луны.
Бац! Трубы уходят нотой выше. Бац! – повторяют литавры. Бу-бубу! – трубы несут мелодию вперёд, вверх, вниз. Бу-бу! – почти уже басом и снова вверх. Невидимый оркестр где-то там в динамиках. Оркестр играет марш. Бац! – закрепляют последний такт литавры и нависает тишина.
Толпа молчит и слушает. Слушает тишину, смотрит на человека на трибуне, привычно, с пониманием, идёт война, долгая, кровопролитная и всё это необходимость. Потом, когда война закончится всего этого не будет. Не будет этих двенадцати мальчишек каждые полгода, не будет этого марша, этих чёрных платков и проплаканных глаз…
– Мы должны быть сильными. Пока идёт эта кровопролитная война мы должны быть крепки духом…