Пожилая женщина, красные глаза, большие, с большим страхом в глубине. Она вытягивает голову, жадно, пытаясь поймать его слова. – Алёша – раз за разом, словно заклинание шепчут губы.
Он машет, пытается улыбнуться, ловит её взгляд.
– Мы победим, мама! Я вернусь!
Бац! Бу-бубу! Трубы выше, громче, вперёд, вперёд, не останавливаясь. Она видит только его губы, хочет прочитать по ним, но не может.
– Я вернусь, мама!
Он вернулся через пять месяцев. Глубоко в ночь, на небе тонкий серп луны.
Слабо три раза в окно, потом чуть сильнее два раза в дверь. Мать должна быть дома. А где ей ещё быть?
Он осмотрелся, прищурившись, туда в темноту, в глазах напряжение, без страха, с усталостью.
В доме послышались шаркающие шаги.
– Кто там?
– Мама – беззвучно от нахлынувших чувств, потом уже шёпотом – Это я мама, открой.
Два щелчка, замок, открывшаяся дверь, материнские объятия, от которых наконец-то становится спокойней и чуть легче.
– Мама не плачь – шёпотом, сам еле сдерживая слёзы – Мама, всё хорошо.
– Мы выиграли? – руки щупают лицо – Сынок, ты очень похудел.
– Я знаю мама, послушай меня мама, ты должна понять, у меня мало времени, они ищут меня.
– Кто они? Сынок, почему ты так похудел?
– Мама, ты не о том. У меня мало времени. Я не знаю, что мне делать, мам, они ищут меня.
– Господи, ты сбежал? – руки гладят по волосам, нежно, по-матерински – Тебе стало страшно, Алёша? Ты сбежал? Это ничего…
– Нет мама, я должен сказать, я не знаю. Ты же поймёшь, мама?
– Тебе, наверное, стало страшно? Я понимаю сынок, понимаю. Мы завтра пойдём в военкомат и ты вернёшься на фронт.
– Нет никакого фронта, мама.
– А помнишь, как ты в детстве испугался собаки? А потом подрос и уже не боялся.
– Ты меня не слушаешь мама. Нет никакого фронта. Нет никакой войны.
– Когда подрос уже не боялся – повторяет она задумчиво.
– Мама, есть что-нибудь перекусить? Я очень голодный, мам.
– Ой, что же это я? Сама не догадалась.
Она разжимает объятья, через силу, и бежит внутрь дома, в темноту, включая на бегу свет. Свет больно ударяет в глаза, он проходит на кухню и садится за стол.
– Что ж это я сама не догадалась? – укоряя себя, спрашивает и спрашивает она, копаясь в холодильнике – Сейчас, сейчас только разогрею.
Она оборачивается, тарелка летит из рук.
– Алёша – слабым шёпотом, не слышным из-за бьющейся тарелки, одним выдохом, одним сжатием сердца.
Его одежда грязная, разорванная, щёки ввалившиеся, серое лицо и мёртвые глаза. Она смотрит и не узнаёт. Перед нею не её сын. Перед нею чужой человек, немного похожий на её сына.
– Алёша – из глаз снова слёзы и она, присев, начинает собирать варённые картофелины в разбитую тарелку. Он бросается помогать.