Возле каждой кровати возвышались штативы. В укрепленных на них бутылках булькала прозрачная жидкость. От бутылок шли прозрачные трубки капельниц, заканчивающиеся иглами, воткнутыми в руки спящих людей.
В отдалении цементный пол попирал механический монстр, состоявший из множества непонятных устройств, соединенных разноцветными проводами, из датчиков, ощетинившихся иглами латунных обручей, которые, судя по параметрам, предназначены были для захвата головы, рук и ног. Не это ли та самая адская машина, в которой профессор доводит генную модификацию до совершенства?
Рядом с Анатолием находилась кровать Кольки. Его бледное лицо выглядело умиротворенным, ресницы чуть подрагивали. Колька уже находился в пути, его ждала конечная станция «Новая раса». Но Толю, похоже, поезд судьбы мчал в другом направлении. Его организм не желал сдаваться и сопротивлялся вторжению извне из последних сил.
Анатолий вспомнил слова профессора, услышанные сразу после того, как выбрался из забытья. Как он сказал? Слишком бурная реакция на препарат. Трофические язвы. Отторжение. Надо любым способом прервать эксперимент! Еще раз! Еще один, последний раз!
В отчаянной попытке освободиться Анатолий напряг мышцы. Проволока с легкостью выдержала натиск, а возившийся с капельницей профессор повернулся к буйному пациенту:
— Не стоит этого делать, молодой человек. Проволока вопьется в кожу и причинит боль. Вы, кажется, пытаетесь рассмотреть мою лабораторию? Вы лежите, лежите, я и так вам все с удовольствием расскажу. Прямо над нами — знаменитый дом на Лубянке. Самое старое из зданий площади, стены которого помнят самого Дзержинского. Протяженность подвалов дома на Лубянке не знает никто. Моя лаборатория — это махонькая часть подземных коммуникаций Лубянской площади. Тут ведь раньше все квартиры принадлежали КГБ, и над землей, и под ней. Да-да, и в подвалах «Детского Мира» врагов народа в печах жгли. Но меня эта область деятельности Конторы мало касалась. Я по научной части. Скажу честно: горжусь своей причастностью к истории этого места. А уж кровавая она или нет — дело второе. Сколько легенд, сколько слухов ходило в свое время об этих казематах! Я ничуть не удивлен тому, что Лубянка нашла выход в Метро. Да-с. Не люди. Сама площадь просочилась сюда по капле. Она не успокоилась до тех пор, пока не дала знать о себе. Вы, кажется, идейный анархист? Так забудьте о своих идеях. Плюньте и разотрите. На Лубянке идеи не в цене. Здесь отсутствуют понятия добра и зла. И Бога здесь нет. Поэтому казнит и милует тот, кто сильнее в данный момент. Да-с. Еще до мединститута, когда я не умел отличить скальпеля от ранорасширителя, работал рядовым сотрудником Госбезопасности. Хорошо помню кочегара дядю Федю. Бывшего исполнителя. Сухонький такой старичок. Шуровал себе трехметровой кочергой в печи. Думаю, пенсионера пристроили к делу, чтобы он не шлялся по рюмочным и не болтал лишнего. А болтать ему было о чем. По моим прикидкам, счет клиентов дяди Феди шел на тысячи. Умер же палач тихо, по-домашнему. В своей постели, сжимая руки любимых детей, внуков и правнуков. Или вот еще одна забавная история. Один мой знакомый увлекался старыми табличками. Чуть увидит в подвале Лубянки что-нибудь стоящее, сразу летит туда с отверткой. Помнится, гордостью его коллекции была табличка «Осмотр тел». Он приколотил ее у себя в спальне. Прямо над изголовьем кровати. Барышень веселить. Да-с. А вы говорите — идеи.