Она говорит:
– Спасибо, что вы за ним присматривали. – И указывает на памятник «врачу-человеку».
– Я не присматривала, – ответила я. – Когда я присматривала?
– …Ну, – усмехнулась она. – Вы еще девочкой, когда навещали свою мать, клали ему на могилу цветок или ветку, забыли?
– Ах, это! – сказала я. – Да, действительно…
Мы помолчали. Потом я спросила:
– А вы что, родственница? А то странно как-то: старое захоронение, 1903 год, и вдруг вы пришли…
– Что же тут странного? – сказала она. – Можно и через сто лет прийти. Время мы сами выдумываем…
Я удивилась, не нашлась, что сказать.
– У меня к вам есть разговор, – сказала она и поднялась со скамеечки. – Приходите завтра.
– Куда? – не поняла я. – Сюда, на кладбище?
– А что? – У нее вдруг стало презрительное лицо, словно я сказала глупость. – Что вам здесь мешает? Смерти боитесь? Так ведь смерть-то не здесь. Она там, в городе.
У меня вдруг начала болеть голова, и эту женщину с выщипанными бровями я видела словно в каком-то тумане.
– Приходите, приходите, – повторила она. – Я хочу вас поблагодарить за него. – И опять кивнула на черный памятник.
– Вы меня знаете? – спросила я. – Вы меня раньше видели?
– Завтра, завтра, – заторопилась она. – Все завтра.
Встала и пошла по дорожке, не оглядываясь.
Я вернулась домой – разбитая. Мигрень кончилась, но в голове стоит какой-то звон, и я плохо понимаю, что происходит. Нюры нет, она на «даче».
На какой даче? Что с ней там делают? Позвонить, может быть, Феликсу? А где гарантия, что он скажет мне правду?
Сейчас уже поздно, темно. Мой Феликс, наверное, лежит в постели с этой женщиной, из-за которой он нас бросил. Мне безразлично. Даже если бы я была там, в той же комнате, и видела, как он обнимает ее, мне и тогда было бы безразлично.
Куда-то я собиралась пойти завтра… Ах да! На кладбище. Нет, не пойду. У этой, бледной, в кольцах, кстати, знакомое лицо. Я ее уже видела…
14 июня. Сегодня весь день лежу. Тролля выпустила на улицу и сказала: «Поешь и погуляй». Кормить его нечем. Но у меня еще остались деньги, завтра я встану и куплю ему яиц и овсянки. Он очень умный. Если я сказала «поешь и погуляй», он и поест (найдет что-нибудь!), и погуляет. Счастье мое.
Через час я (как была, в халате) спустилась вниз, открыла подъездную дверь и впустила его. Потом опять легла.
Где моя доченька? Ау!
15 июня. Утром позвонила двоюродная сестра Платонова. Он умер ночью. Похороны послезавтра. Говорит: «Слава Богу, что мы не успели проесть все квартирные деньги, а то не на что было бы хоронить».
Хоронить будут у нас, на Ваганькове, в родительскую могилу. Я, конечно, пойду.