Этаж ниже полностью выгорел — здесь пожар остановился. Косяки входных дверей еще тлели, а внутри ощущалось дрожание пышущего жаром воздуха. На полу догорали остатки мебели и еще каких-то вещей, которые почти уже превратились в белый пепел.
На лестнице второго этажа лежал труп сгоревшего мужчины в обуглившейся одежде, жутко вспухший, коричневого цвета. Он загораживал дорогу. Нужно было как-то обойти это препятствие, чтобы двигаться дальше. Я едва волочил ноги, но все же казалось, что смогу их приподнять, чтобы переступить через труп. Но, пытаясь это сделать, я зацепился ногой за живот мертвеца, потерял равновесие, упал на него, и мы вместе кубарем покатились вниз, пролетев половину лестничного марша, да так удачно, что я оказался ближе к выходу, и смог уже без препятствий продолжить свой путь. Я выбрался во двор, окруженный низкой, поросшей диким виноградом оградой. Дотащившись до нее, я спрятался в углу, накрывшись листьями винограда — там образовалось что-то вроде ниши, — и стал ждать. Меня скрывали и кусты помидоров, которые росли на грядке возле дома.
Стрельба не утихала. Надо мной пролетали снаряды, я слышал голоса немцев, проходящих по тротуару с другой стороны ограды. К вечеру я заметил трещину на стене горящего дома, от которого отделяло всего несколько метров. Если стена рухнет, меня наверняка завалит. Но я все же решил высидеть здесь до сумерек, пока ко мне не вернутся силы после вчерашнего отравления снотворным.
Когда стемнело, я вернулся в подъезд, но подняться наверх — не отважился. Квартиры по-прежнему горели, и этаж, где я жил, мог в любую минуту заняться огнем. Я решил предпринять кое-что другое.
На противоположной стороне проспекта Независимости стояло огромное недостроенное здание госпиталя, где размещались немецкие военные склады. Я попытался проникнуть туда. Через черный ход вышел на проспект Независимости. Хотя уже наступил вечер, было светло. Широкая проезжая часть была усеяна трупами, среди которых я заметил останки женщины, которую застрелили на второй день восстания. Она так и осталась лежать здесь. Все освещалось красным заревом пожара. Я лег на живот и пополз в сторону госпиталя.
Время от времени мимо проходили немцы — поодиночке и группами. Тогда я замирал, прикидываясь мертвым. Воздух был пропитан запахом гари, который смешивался со смрадом разлагавшихся тел. Я старался двигаться как можно быстрее, но широкой мостовой не было конца и переправа казалась вечностью.
Все же я добрался до темного здания госпиталя, проник в ближайший подъезд и тут же провалился в глубокий сон.