— Согласен, пусть. Но Маркс что говорил? «Каждая вещь как бы чревата своей противоположностью». Почему люди не хотят замечать вот эту самую чреватость? Не автомобиль для человека, а человек для автомобиля, с потрохами — со своей зарплатой, со своими днями отдыха, со своей возможностью почитать книгу, пойти в театр, в кино, просто прогуляться пешком.
— Действительно, какое-то сумасшествие, — согласилась Тоня.
— Да! — подхватил Лев. — Шествие с ума. — Он поперхнулся, глотнул коньяку. — Ты, кстати, почему на демонстрации не был? Заварзина тебя разыскивала. Ну эта, из партбюро треста. Я говорю: болен, простудился, ангина у него. Она тебе домой позвонила, а Иринка ей говорит: дома никого нет, мама ушла на демонстрацию, папа уехал на рыбалку. — Лев спохватился, погладил девочку по голове и, чтобы не получилось, что он ее обвиняет, — ведь отца выдала, проговорилась, — добавил для Иринки: — Ты правильно сказала тете, все правильно, молодец. — И замолчал.
— Я тебя предупреждала, Игорь, — озабоченно сказала Тоня. — Все-таки демонстрация, праздник, не просто выходной день.
Решетов спокойно отрезал еще ломоть мяса, перенес на тарелку.
— Ну, а что дальше? — спросил он.
— Я, похоже, не туда заехал, — пробормотал Лев. — Автобум меня ошарашил.
— Кушай, Лев, — сказала Тоня, — ты совсем не закусываешь.
— Ну, а что она еще говорила, Заварзина? — монотонно продолжал Решетов, неторопливо прожевывая.
— Как водится... Начальник СУ, а ответственности настоящей нет. И текучесть у него большая, и зарплата опережает выработку на одного рабочего.
— Все знает, — ровно сказал Решетов и налил себе минеральной воды.
— Нет, Игорь, это возмутительно! — проговорила Тоня с досадой. — Ты как будто сам не знал, что именно так получится. Пойди к ней и сам с ней поговори. Извинись, объясни или как-нибудь еще, не знаю... Но — возмутительно. Едешь на рыбалку в канун такого праздника. Сам же ставишь себя в дурацкое положение.
— Не спорю, — согласился Решетов. — Пойду поговорю.
— С ним вообще что-то творится неладное в последнее время, — заговорила Тоня, обращаясь ко Льву. — Смотри, как поседел, просто сивый стал.
— Лучше быть седым, чем лысым. — Лев легонько почесал свои поредевшие на темени волосы.
Решетову было тридцать лет, как и Льву, но выглядел он гораздо старше.
— Есть от чего поседеть — текучка, — Решетов слабо усмехнулся. — Выработка, понимаешь, отстает. Оставим.
— Нет, не оставим, — возразила Тоня. — Если Лев тебе друг, а я тебе жена, то мы и должны поговорить втроем.
— Нет, оставим, — тверже проговорил Решетов. Запахло скандалом.