— Ты дашь мне сказать? — взмолился Игорь Андреевич. — Хоть слово.
— Подожди… Чтобы не забыть… Так знаешь, что твой друг Саша Седов мне сказал? Вернее, спросил: что, мол, наверно, это твой Игорек подлянки мне устраивает? И еще кое-что, не хочу по телефону… Представляешь? Ну уголовник и уголовник. Я ему сказала: Саша, я помню тебя совсем молодым и скромным мальчиком. Ты подавал надежды. Тебя посадили, по нынешним временам, просто ни за что! Но что с тобой сделала тюрьма! Ты хоть посмотри, как ты себя стал вести! Тебя снова взяли в наш коллектив, приняли в свой круг… И это ты говоришь об Игоре Андреевиче, который столько для тебя сделал?
— И что он ответил? — поинтересовался Хлестов.
— Лучше тебе не знать, — сказала она. — Ну всё… Слушай, совсем забыла: это ты мне позвонил или я тебе? Прости, у меня от таких переживаний уже крыша поехала… Все хотела тебе позвонить, чтобы собраться с духом, и всё рассказать…
— Ну вот и позвонила, — сказал с чувством Хлестов. — Вот и рассказала. Спасибо тебе.
— Ты мне что-то ещё хотел сказать? Ты говори, не стесняйся. У тебя все нормально? Хоть бы зашел, поделился, как в старые времена, когда был моим верным поклонником.
— Зайду обязательно, — пообещал Хлестов, нетерпеливо посматривая на часы.
Надо затащить её к Чурилину, подумал он. Милиционера какого-то уже убили, а меня могут убить с минуты на минуту…
Он прислушался к звукам, доносящимся из соседней комнаты. Там охранники смотрели телевизор. Пусть смотрят… Хотя бы не одному сидеть в этой огромной квартире… Он походил немного по комнате. А что, если взять и позвонить самому Седову? Старик, мол, за что преследуешь? Что я тебе такого сделал? Конечно, он начнет отнекиваться, сочувствовать.
А потом, гад, потребует от исполнителей, чтобы ускорили проведение акции в жизнь… И эти ребята в соседней комнате, что сидят развалясь в удобных креслах и смотрят очередную латиноамериканскую ахинею, ничем не смогут ему помочь…
Каморин пришёл к Нине, на станцию «Скорой помощи», под вечер. Знал, что у мужа ее дежурство завтра, в другую смену, и пришел: все ещё казалось, что от нее многое зависит. Ощущение было безотчетным, он даже не пытался в нем разобраться, однако, когда Ирина захотела уехать с ним из Москвы, он сразу вспомнил Нину. И не захотел, чтобы Нина увидела его московскую пассию — блестящую и холеную. И наоборот, ему было все равно, увидит ли Ирина его бывшую невесту.
Нина встретила его с усталым равнодушием. Но все равно была красива как никакая другая на свете — её неброская, северная красота была величиной постоянной, не зависящей от настроения, физического состояния, погоды и косметики. Это, скажем, та же Ирина утром, после бессонной ночи, без грима своего и роскошного шиньона выглядела совсем не похожей на себя, вчерашнюю, а вот Нина… Он подумал о том, что Ирина, заметив утром этот его оценивающий взгляд, видимо, сразу женским чутьем определила, что у него там, в Сосновске, кто-то есть. И пожалуй, именно поэтому он отказался взять её с собой. Ее среда обитания — столичная богема. Там она — как красивый морской камень, лежащий на дне. Извлеки этот камень из его стихии — и он становится серым и неприглядным.