Свидетельствует г-н Дьедонне Тьебо: «Во внешности Сен-Жермена сквозили изящество и интеллект. В нем чувствовалось благородное происхождение и знание светских условностей… История же Сен-Жермена являет нам образцовый пример истории человека мудрого и предусмотрительного, остерегавшегося нарушить правила общепринятого поведения или оскорбить мораль. Чудес о нем рассказывают великое множество, однако они не скандальны и не низменны».
И наконец, слово вновь графине д’Адемар: «Было это в 1743 году. Слухи донесли, что в Версаль только что прибыл некий несметно богатый, судя по украшавшим его драгоценностям, чужеземец. Откуда он прибыл? Об этом никто не знал. Самообладание, достоинство, интеллект поражали с первой минуты общения с ним. Он обладал гибкой и элегантной фигурой, руки его были нежны, ступни ног по-женственному малы, изящность икр ног подчеркивалась облегающими шелковыми чулками. Очень узкие панталоны также свидетельствовали о редчайшем совершенстве его телесных форм. Его улыбка обнажала прекраснейшие зубы, симпатичная ямочка красовалась на подбородке, волосы его были черны, а глаза — добры, взгляд — проницателен. О! Что это были за глаза! Я никогда не встречала равных им. На вид он казался лет сорока пяти».
Очевидно, что все весьма разные прямые сходятся в одной безусловной точке. Замечено и другое: этот облик не меняется в течение десятилетий. Вновь обратимся к источнику, который мы будем использовать чаще других; и думается, что у нас имеются все основания более всего верить именно ему. Забегая далеко вперед, сошлемся на одну из книг Учения Живой Этики — на «Надземное». Вот что там сказано: «Такие архивы, как Шуазёля, Гёте, Строганова, содержат немало полезных сведений. Такие данные особенно показательны для внутренней жизни Нашего Братства. Нужно благодарить Адемар за оставленные записи, без них многие страницы деятельности Сен-Жермена не были бы оповещены. И кто-то будет изумляться, к чему понадобились записи Адемар, когда Мы могли пояснить все еще полнее? Но люди ценят показания их современников, и такие записи будут в глазах человечества доказательством гораздо более действительным, нежели Наше анонимное извещение[1]».
Итак, графиня д’Адемар — о событиях 1788 года: «Так, значит, он жив — тот, о котором говорили, что он умер в 1784 году и о котором я не имела сведений долгие-долгие годы — он вновь неожиданно появился — и в такой момент, в такую эпоху! Зачем он вернулся во Францию? Как удается ему так долго жить, не старея? Ведь я знала пожилых людей, которые видели его сорока-пятидесятилетним в самом начале XVIII века…Да! Он выглядел так же, как и в 1760 году, а моего лица время не пощадило…»