Минут пять прошло или десять – показались из-за поворота два всадника. Эмархан угадал: близ лесистого склона, вплотную подходившего к дороге, они запустили быстрой рысью.
Жуков приподнялся на локте, другой рукой замахал. Один конник был в белой бурке и белом башлыке, другой во всем черном. Только шагах в двадцати стало видно: черный – с малыми усишками, а белый – баба. Бесстыдница была в портках и сидела обоконь, как женскому полу неприлично. Притом не черкешенка какая-нибудь, русская.
Когда Сысой Авдеич жалостно возопил: «Помогите люди добрые!», она тонко вскрикнула: «Милый, смотри!». Не разглядела раньше – и то сказать, валялся калека в пыли, пылью же весь перепачканный, будто ворох грязного тряпья на дороге.
Тот, кого баба назвала «милый», придержал коня, но вовсе не остановился, только перешел на шаг.
– Что с вами? – крикнул.
– Упал с коня, расшибся, ногу поломал! – прохныкал Жуков приготовленное. – Христа-Господа ради окажите милосердное воспомоществование!
– Нужно ему помочь. – Женщина натянула поводья. – Отвезем его в то селенье, что мы давеча проезжали.
Мужчина отвечал:
– Нельзя возвращаться. Опасно. – Он зорко оглядывался по сторонам. – Подняться можешь? – Это он уже Сысою Авдеичу. – Подсажу к себе. На ту сторону моста переедем – погляжу, что у тебя с ногой.
Ага, так и разбежался Жуков подсаживаться! Чтоб с ним заодно быть пулями продырявленным?
– Ой, моченьки нету! – заплакал он. – Ой, пропадаю, сердешные! Помогите чем можете! Вас за то Бог наградит!
И баба, не дожидаясь, что усатый решит, спрыгнула на землю.
Ой, пальнут сейчас нехристи, перепугался Сысой Авдеич и пополз к обочине, по-рачьи.
– Хорошо, Алина, – сказал черный и тоже спешился. – Будь по-твоему. Я привяжу его ногу к суку, оставлю ему воду, но ничего больше для него мы сделать не можем… Куда ты, чудак? Что ты всё отползаешь?
Тут ка-ак жахнет! Будто десяток дровосеков разом вдарили в топоры, только громче. И по горам перекатисто зашумело: трах-тах-тах-тах.
Баба как стояла, так без звука и повалилась. А мужчина качнулся, но устоял. В руке у него откуда ни возьмись появился двухствольный пистолет.
– Гадина! – процедил раненый и нацелил Жукову в лоб.
Тот, бедный, взрыдал:
– Заставили меня! Ногу поломали! Сысой Великий, Сысой Печерский!
Страшным взглядом уставился на него усатый, но выручили угодники – не выстрелил.
Поднял бабу на руки. Шатаясь, подошел к лошади. Перевалил недвижное тело через холку. С трудом поднялся в седло. Лягнул конские бока.
Горские абреки свои ружья перезаряжают сноровисто – всем про то ведомо. А и лошадь под двойной ношей разгонялась небыстро. Перед самым мостом она была, когда грянул второй залп.