Когда она двигала рукой, швы на пальцах неприятно стягивали кожу. Она осторожно разогнула пальцы и взглянула на два уродливых красных пореза и черную нитку, которая стягивала плоть в этом месте. Ох, как же она была близка к тому, чтобы отрезать себе пальцы! Должно пройти очень много времени, прежде чем она хоть на дюйм приблизится к мечу Кендрика.
Она опустила руку и направилась к двери. Чем быстрее у нее будет мороженое, тем быстрее она выздоровеет. Может, Уорсингтон даст какую-нибудь кухонную рукавицу, чтобы она не видела последствий своей дурости.
Уорсингтон как раз собирался подняться по лестнице, когда она появилась наверху. Он нес серебряный поднос с огромной порцией шоколадного мороженого и вазочкой горячего карамельного соуса. Ее смех больше походил на вздох облегчения.
— Только не говори, что и ты в последнее время читаешь мои мысли, — простонала она.
Уорсингтону удалось изобразить некое подобие улыбки.
— Миледи, ваши кулинарные предпочтения настолько просты, что их и дурак предскажет. Вам нужно попробовать другой сорт. Вам никогда не хотелось малинового мороженого?
— Никогда в жизни. Пускай все мои калории будут роскошного шоколадного цвета. Мы будем есть внизу?
— Его светлость настолько надоел мне расспросами о вашем здоровье, что я подумал, не захотите ли вы заглянуть к нему в кабинет и хоть немного его успокоить.
— Он спрашивал обо мне? — спросила она, заливаясь румянцем.
— Каждый божий день. Я думал, что с ума сойду от его бесконечных вопросов.
Женевьева с трудом сдерживала улыбку.
— Нам ведь не нужно, чтобы ты сошел с ума, Уорсингтон, верно? Я пойду и его успокою.
Уорсингтон кивнул и поднялся с ней на третий этаж. Он не удосужился постучать в дверь кабинета. Вместо этого он ее открыл и втолкнул Женевьеву внутрь.
Кендрик сидел в кресле, и был он почти прозрачным.
— Что с тобой случилось? — она быстро подошла к нему и опустилась на колени возле кресла.
— Я только немного бледен, — усмехнулся он. — Это пройдет.
— Бледен? — недоверчиво спросила она. — Да тебя почти не видно.
— Я просто устал, — прошептал он. Было заметно, что сама речь отнимает у него силы. — Оторвать рукав блузки для меня все равно, что для тебя поднять машину с земли. Это стоило мне уймы энергии.
— Прости меня, — с отчаянием сказала она. — Кендрик, это я во всем виновата. Мне и в голову не приходило причинить тебе боль…
Он поднес палец к губам, а потом снова уронил руку на грудь.
— Ты должна радоваться. За все то время, что я был призраком, я и пальцем не шевельнул ни для кого из Баченэнов. Ты, миледи, первой удостоилась этой чести.