Но вышло так, что на привокзальном развале среди множества дурацких книг в ярких переплетах ему попалась эта. Он никогда о ней не слышал. Он хотел проглотить ее и забыть, даже не переваривая, а вышло наоборот. Эта книга изменила его.
Под глянцевой обложкой оказалась не очередная дрянь, а Откровение. Кондовым языком базаров и вокзалов, с матерком и здоровым цинизмом, без всяких романтико-героических слюней там были набросаны контуры будущего России. Оккупированной, расчлененной; с народом, который превратился в кучу мелких кланов, грызущихся между собой. Как в Афганистане после воцарения "демократии". А слабые, кто не готов был так жить? Сдохли.
Эту книгу нельзя было прочитать, сказать "Клево" и поставить на полку. Она была руководством к действию. После нее мысли невольно обращались к вопросам подготовки к такому сценарию, ведь сомнений он уже не вызывал.
Владимир думал, что вышел из того возраста, когда человеку свойственно увлекаться, и все же попал под очарование этой грубой и функциональной, как топор, вещи.
Всю дорогу до самой Москвы он читал запоем, чем сильно раздражал подругу. К слову, через неделю после возвращения они расстались.
Пару раз ему случалось просыпаться ночью и читать при карманном фонарике, возвращаясь к интересным фрагментам. Там было много вещей, которые били не в бровь, а в глаз.
Даже сценки про выпускание кишок оккупантам и их пособникам и массовый расстрел беззащитных людей не смотрелись как чернушные вставки. Интеллигент увидел бы в них сермяжную правду войны в духе Ремарка, но у Богданова были другие ассоциации.
Сам он войны не видел — его два года сверхсрочной пришлись на время, когда никаких локальных заварушек не было. Но их ротный, человек скупой на слова, как-то в порыве странной откровенности рассказал им, троим старшим сержантам, про разрушенный Цхинвал, из которого они выбивали "витязей в тигровых шкурах". После того как эти "герои" куражились там три дня и оставили тысячу с лишним трупов, им нельзя было рассчитывать на иное отношение в плену. Когда рядом не оказывалось начальства и журналистов, "звонок другу" с полевого телефона было самым невинным, что могло ждать генацвали. Для особо провинившихся были и горящие покрышки, примотанные колючкой к спине, и "сажание" ртом на ствол автомата, чтоб отвести хрипящего и трясущегося гада к месту упокоения. В этой книге в одной из немногих лицо войны было передано честно — и по фактам, и по духу. Это вам не советский фильм, где не увидишь, как партизаны пытают или скопят ножом визжащего фашиста.