Соберешь все и уходи. Когда утром заедешь за мной, привезешь все вещи и отдашь мне. В ту же минуту мы едем в банк и открываем твой счет.
— Нет, наличными. Я сам знаю, что мне делать с миллионом.
Некрасов надул свои пухлые щеки, подумал, потом кивнул головой.
— Согласен. Будут тебе наличные. Получишь деньги, спрячешь их и поедешь прямо на моей машине в Московскую прокуратуру. Не в милицию, а прямо в прокуратуру, и напишешь явку с повинной. Мои адвокаты будут ждать сигнала. Я введу их в курс дела. На вопросы следователей без адвоката не отвечай.
— Я все понял. Не маленький уже. Сценарий мне понятен. А теперь поговорим о гарантиях. Я должен получить их до того, как наслежу в квартире Ольги.
Некрасов криво ухмыльнулся и достал из кармана лист бумаги, сложенный вчетверо.
— Читай. Я написал это в машине перед тем, как подняться к тебе со своим предложением.
Он положил бумагу на стол.
Колокольников недоверчиво взял предложенный лист и развернул его.
Почерк своего шефа он хорошо знал. Помнил его по открыточкам, вложенным в цветы для Ольги. Шевеля губами, он внимательно прочел бумагу:
«Я, Геннадий Ильич Некрасов, признаюсь в том, что в ночь с пятого на шестое июня в порыве гнева убил свою любовницу Ольгу Левину ударом бутылки шампанского по голове.
С целью снять с себя ответственность за содеянное, я предложил своему шоферу Сергею Колокольникову взять вину на себя. За оказанную услугу обязуюсь выплатить один миллион долларов, оплатить операцию по трансплантации почек его матери и устроить его дочь в престижное учебное заведение за границей с полным пансионом на весь срок обучения, включая стоимость учебы. Если я не выполню данные мной обязательства, то Колокольников вправе передать мое признание органам следствия».
Внизу стояли дата и подпись.
Он прочитал текст трижды, потом свернул лист бумаги и положил его в карман, чувствуя, как трясутся его руки.
— Тебя устраивают мои гарантии, Сережа?
— Вполне.
Он боялся смотреть в глаза шефа. Безусловно, Некрасов умнейший человек. Прохвост от Бога. Аферист, авантюрист, опытен, прекрасный психолог. Колокольников уважал его и завидовал удачливости комбинатора. Но как он мог написать такую бумагу? Это же приговор. Самодонос. Отчаяние? Страх? Безысходность? Как только он придет в себя от шока, сообразит, что к чему, и перестанет паниковать, он страшно пожалеет о своем глупом поступке.
У Колокольникова разгорелись щеки.
Некрасов разлил водку.
— Выпьем на дорожку. Тебе пора.
— Я больше пить не буду.
— Правильно.
Некрасов выпил оба стакана и встал.
— Не забудь свою фотографию, Сережа.