Шахиншах улыбнулся
— Персия отныне ваш второй дом, господин Воронцов, для вас и ваших потомков…
— Благодарю…
Договоренность мы скрепили по-русски, рукопожатием, собака не сводила с нас глаз, умных и внимательных. Это что же за порода такая, в ней килограммов под сто. Бросится — охнуть не успеешь…
— Перс волнуется… — с улыбкой заметил Мохаммед — он очень любит меня и только от меня принимает пищу.
— Перс, Ваше Сиятельство?
— Так я его зову. Это помесь туркменского алабая и собаки — спасателя. Он очень спокойный и верный. Верность — это большая редкость в наши проклятые дни, князь…
— Это так…
— Пойдемте… Я познакомлю вас с принцем Хусейном, я вызвал его во дворец специально для этого…
— Ваше Сиятельство…
— Да?
— Не стоит. Через два или три дня — по своим делам мне надо навестить Багдад. Думаю, для будущей хорошей дружбы будет лучше, если мы познакомимся сами…
Шахиншах потер гладко выбритый подбородок
— Возможно, вы и правы…
Вечером моя жена выгладила мне сорочку на завтра, а фрак убрала в футляр и повесила в шкаф. Семейная жизнь начинает налаживаться. Хоть в каких-то аспектах. Поссориться что ли, для записи, чтобы не слушать на ночь то, что она включает…
Варшава, Царство Польское
Штаб Виленского военного округа.
О том, что дело дрянь, молодой граф Комаровский догадался еще не войдя в кабинет — в присутствии, в котором обычно не протолкнуться — ни единого человека. И это — в понедельник, когда все со свежими силами — на службу выходят! И в кабинете — тишина, обычно начальственный рык отца из коридора слышно.
Морально подготовившись к очередной взбучке, граф Ежи Комаровский толкнул дверь…
Отец сидел в своей любимой позе, развалившись в кресле и повернувшись к окну — но почему то не курил, как это делал обычно. Мало кто знал, что даже просто сидение в кресле выпрямив спину причиняло этому поистине железному человеку боль. Во время мятежа восемьдесят первого года, тогда еще полковника Тадеуша Комаровского эвакуировали с пылающих улиц Варшавы вертолетом, с восемью пулями в теле. Одна из них сидела рядом с позвоночником, да настолько близко, что даже санкт-петербургские врачи не рискнули ее доставать. Она и до сих пор сидела там, рядом с позвоночником напоминая о группе инвалидности и полной негодности к строевой службе. Врачи запретили отцу даже стоять больше тридцати минут в день — сейчас он вспоминал об этом с усмешкой…
Возможно, отец не курил потому что в кабинете он был не один. Рядом, у приставного стола примостился невысокий, худощавый человек, посверкивающих круглыми линзами простых, без оправы очков. В отличие от отца, не признававшего никакой другой одежды кроме мундира, этот был одет в гражданский серый костюм