Это, наверное, первая ночь, когда мы спим нормально. Мы лежим на полу покинутой хаты. Лежим на шинелях. Укрываться нельзя. Жара. Шонгин натопил печь. Нас набилось в хате с избытком. Только летает медленно и однообразно красный светлячок шонгинской самокрутки.
- Дай закурить, Шонгин, - просит Сашка Золотарев.
Шонгин молчит. Летает красный светлячок.
- Дай закурить, Шонгин, - прошу я. Мы ведем игру неторопливо, привычно.
- Да он спит, - говорит Коля Гринченко.
Красный светлячок жалко и неподвижно повисает в воздухе. Я вглядываюсь в темень и словно вижу стиснутые губы Шонгина и открытые мигающие глаза.
- Курить хочется, - говорит Сашка, - разбудить его, что ли?
- Не буди, - говорит Коля, - пусть человек поспит. Сам возьми, сколько тебе надо.
- Табак у него и противогазной сумке лежит,- говорю я.
- Я вам возьму, - говорит Шонгин, - я сам насыплю.
- Ну вот, человека разбудили, - говорит Коля.
Слышно, как кряхтит Шонгин.
Мы лежим и старательно затягиваемся горьким дымом самокрутки.
Тишина. Потом кто-то говорит из темноты:
- Хорошо б сюда Нина пришла бы. Мы бы с ней беседу провели.
Сашка Золотарев смеется.
- А я толстых люблю, - говорит он, - и чтобы выше меня.
- У Нинки муж есть, - говорю я.
Сашка смеется:
- У меня тоже жена есть. Может, Нинкин-то сейчас у моей оладьи ест.
- Война, - говорит Коля, - все перемешалось. А потом, если любовь, так ведь тут не прикажешь...
Сашка смеется.
- Паскуды вы, ребята! - говорит Шонгин и поворачивается на другой бок.
- А я на гражданке с такой и не пошел бы, - говорят из темноты.
А я пошел бы.
- У меня такая девочка была. Катя ее звали, вот была красавица. Коса до пояса. Нинка - это так...
- А тебе ее не навязывают, - раздраженно говорит Коля.
- Не нравится, - говорю я, - не бери. Верно, Коля?
- У твоей Кати нос, наверно, пупочкой был, - смеется Сашка, - ты ведь таких любишь. Чтоб нос пупочкой и чтоб от нее тестом пахло...
- Досмеешься, Золотарев, - угрожают из темноты.
Ты жива еще, моя старушка.
Жив и я. Привет тебе, привет.
Пусть струится над твоей избушкой...
Это Коля поет.
И вдруг открывается дверь. И голос комбата врывается в темень:
- Кто там пессимизм разводит?
И снова тишина.
Что будет завтра? Куда нас понесет? Из дому писем нет. У Сашки на палочке не осталось места для зарубок. Если меня ранят, попаду я в госпиталь. Наемся. Приеду в отпуск домой. Пойду в школу. И все увидят мои костыли. И нашивку за ранение на груди. И может быть, медаль мне дадут, так ее тоже увидят. И выйдет Женя. И уже она не будет посмеиваться. А все будут смотреть то на нее, то на меня. А я скажу ей: "Привет, Женечка". И пойду, пойду по коридору. А она догонит меня: "Может, ты зайдешь ко мне домой? Я соскучилась по тебе". - "К тебе? Домой? Что ты, что ты. Незачем. За это время многое изменилось". И пойду я по коридору.