— Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить! — огонь в глазах знахаря вспыхнул еще яростнее, хотя и до этого он спорили яркостью с солано, но тон сменился на приторно сладкий.
— И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?
— Состояние стабильное. Прогноз положительный, — не прекращая дуэль взглядов, доложил я. — Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.
Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой — уж не сошел ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся от меня. Подошел к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты он, молча и пристально, вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.
— Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум — два и все… — вдруг ему в голову пришла еще одна мысль, — если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? — начал размышлять он вслух, — меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? — и он что-то тихо забормотал про себя. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые встретив, посмотрел на меня. — Парень. Скажи. Мне можно. Ты — целитель?
Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.
— Вот Лиллениан — старый хрыч! Опять не предупредил! Ну, я ему покажу, — с превеликим облегчением забормотал Герболио. — Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья змейного — лопуха тебе корень, а не животворный.
Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал.
— Так, парень. Славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать — секретность, клятая. Сейчас быстро…, а где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас же мы с тобой быстро бреем голову больного — ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил — и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Всё. Действуем.
Мы сняли повязку с головы лесоруба и побрили его голову. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.
Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью — средством для укрепления волос, как я позже выяснил, — и мы замотали ее толстым слоев бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.
Только мы успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, что эта палата всей больнице была известна, как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.