Тохо ошеломленно присвистнул:
- Выходит, все ваше змеиное гнездо могут прихлопнуть урановой мухобойкой? А ты, значит, останешься в сторонке - любоваться на их вознесение в небеса? Офигенно устроился - все ваши конькобежцы откинут свои коньки, а ты, получается, все это переживешь…
- Не переживет, - спокойно, четко и равнодушно произнесли за спиной.
Это было очень серьезно - это голос Юльки.
Затем что-то щелкнуло и тут же над левым ухом громыхнуло так, что Тоха едва не заорал от болевого удара по барабанной перепонке. Одновременно с грохотом под носом Богданова расцвела кровавая язва, разбросив вокруг себя брызги крови и обломки зубов. Голова калеки дернулась, макушка откинулась, будто раскрываемая форточка, вывалив на вялую траву что-то омерзительно-склизкое. Тело выгнулось, затряслось в конвульсиях - совсем как Паша недавно.
Рощин и Синий вскочили как синхронизированные «Ванька-встаньки», схватились за оружие, недоуменно уставились на агонизирующего Богданова. Тоха, обернувшись, трясущейся рукой указал на Юльку:
- Это она! Это она! Дура психованная! Я чуть не оглох! Я знал, что она кого-нибудь убьет! Я знал!!! Она же на всю башку ушибленная!
Юлька, поднявшись с колена, демонстративно-небрежно повесила автомат на плечо, с хладнокровной наглостью заявила:
- Все когда-нибудь умрут. Этот сдох чуть быстрее. Непринципиально.
Синий, осторожно косясь на Юльку, приблизился к затихшему Богданову, зачем-то потрогал пульс, с чувством, надрывно, явно не желая осквернять момент смерти вульгарностью ненормативной лексики, произнес:
- Махатма Карамчанд Ганди[31]!
Затем, правда, не удержался - выматерился коротко и незатейливо.
- Юль… Юль… Юль - ты что, - будто не веря в случившееся забормотал Олег, уронив свою лопату.
Шизофреничка, присев на свое место, спокойно ответила:
- Ну простите - не сдержалась. С нервами у меня что-то сегодня не в порядке. Да ничего страшного. Если тебе нетрудно - выкопай еще одну могилу. Не хотелось бы, чтобы ЭТО лежало в одной яме с Пашей.
По мнению Тохи, один другого стоил, и логично было закопать их где-нибудь в районе помойки, желательно в обнимку. Но спорить он побаивался. Да и зачем спорить - копать-то Олегу. А еще он боялся реакции Рощина. Тот молчал, исподлобья буравя Юльку пронизывающим взглядом. Он что-то решал.
Лысый, разбуженный стрельбой и матерными выкриками Синего, удивленно захлопал глазенками, изучая тело Богданова:
- Опа - он жмур! Вы тут че натворили?
На Лысого внимания никто не обратил - он так и остался сидеть на грязном одеяле, изумленно осматривая место преступления. Но Рощин, наконец, соизволил открыть рот: