— Туда, — после недолгого мотания головой показывает за спину Дынко.
— А там что? — киваю налево.
— Там… зверушки всякие, далеко правда, но мало ли куда они соберутся пойти погулять.
— А слева?
— Тоже зверушки, лучше и не знать.
— А впереди?
— Там… Радим, — ухмыляется Дынко.
— Не, я уже тут, — раздается за спиной голос.
— Так что там теперь? — уточняю.
— Уже ничего, можешь туда идти, там ручей недалеко, — говорит Радим, — кстати, давай свой мешок, мы тебя посередине положим, ночь холодная будет.
Я ослышалась, интересно?
— Куда ты меня положишь? — наивно переспрашиваю.
— В лесу в холод нужно спать рядом, чтобы не замерзнуть.
— Вот и спите! Я и сама обойдусь!
— Да замерзнешь же! Холодно будет ночью! — И опять голос повышает. Почему интересно другие на меня никогда не орут? А этот как будто… как будто право имеет на меня кричать! Второй раз за день уже!
— Не ори на меня, ты мне не муж! — заявляю ему в ответ.
Крыть нечем, Радим молчит, но Дынко опять гогочет во весь голос, а Ждан еще сдерживается, но видно уже с большим трудом.
И пусть зубоскалят, дети великовозрастные! Я вообще в лес собиралась. Даже все равно теперь, если ли в нем какие-нибудь страшилища и не сожрут ли они меня.
А впрочем, далеко я не отхожу, потому что вспоминаю… про амулет. Сейчас и проверим, работает ли он, как дедуля обещал, а может заодно и выясним, что они задумали.
Я достаю из-за пазухи камень, внутри которого медленно плавает очень бледный, слегка светящийся густой туман. Прислоняю ко лбу, представляя волков у костра. Перед глазами плывет белое марево, из которого вылетают слова, похожие на длинные полупрозрачные ленты.
— …так и не сказал, — голос Ждана.
— И почему она тебя боится? — Дынко.
Голоса очень серьезные, ни тени смеха, даже странно. Радим отвечает не сразу.
— Я видел ее в ночь после ярмарки… на берегу озера. И она поняла, откуда я пришел.
— В смысле из дома, где женщины живут?
— Да.
— Объяснил бы, что ты там только пил да песни орал, а когда к тебе подходили девки, в воду от них нырял. — Ждан.
— Чего это я буду оправдываться? — Огрызается Радим.
— А кому оправдываться, мне? Думаешь, ей будет интересно, начни я извинятся за свое поведение, неважно чего оно касается? — Дынко.
Молчание. Они перестали говорить? Наверное, камень выдохся, его ненадолго хватает. Почти решила убрать, когда услышала кое-что еще.
— Ждан, — голос у Радима теперь очень странный, как будто у него что-то болит. — Что… делать? Ты можешь что-нибудь увидеть?
— Жди, до дома доберемся, там у старейшин узнаем. Что… совсем плохо?
Ответа нет, камень гаснет, теперь по-настоящему.