Кас стоял и не шевелился, он совсем не был обижен, прекрасно понимал, что это горе говорит в ней. А его каждый переживает по-своему.
- Кас, - тихо прошептала она и он наклонился, - уйди пожалуйста, уйдите все. Пожалуйста.
Касим не стал ничего говорить, в нерешительности протянул руку, но убрал и быстро вышел.
Все что накапливалось эти дни, вдруг стало выплескиваться наружу. Все страхи, боль, ненависть к судьбе. Лия лежала на холодном и твердом теле единственной любви в своей жизни. На руинах своей собственной жизни и холодные бледные пальцы гладили черный бархат, в который было завернуто тело. Всхлипов и слез не было, просто осознание пришло сразу и навалилось. Его больше нет и не будет – НИКОГДА. И сколько не лежи на его теле, он не вернется, это уже не он. Пустая оболочка и все… Как скафандр без водолаза. Ливия сползла с него и упав на холодный пол свернулась колечком. Теперь давило не только время, но и боль, и понимание неизбежности, и ярость холодная и тупая. Давление осязаемое, реальное, словно на тебя поставили многотонный самосвал и не просто поставили, а перекатывают по тебе туда и обратно. Туда и обратно… Туда и обратно… Впервые за два дня Ливия погрузилась в сон, противоположный реальности – странный, сумбурный и жутко реалистичный. Лии снились родители, бабушка которая воспитывала их с Лео, львица, Алар, пантера и пуля летящая ей прямо в лоб. Затем снилось, что она выскользнула чуть раньше и загрызла Маркела перед тем как он убил Ала. А потом поток лиц и действий остановился, сон перетек в совсем в другое русло.
Лии снился отец, она гуляла с ним по старому саду, в котором провела свое раннее детство и который, как была уверенна, совсем не помнила. Была красивая весна, почти достигшая лета. Тепло, но не жарко, вся вишневая алея, была в цвету и с деревьев подгоняемые легким ветерком падали лепестки. Отец в ее сне был молодой, такой каким она его запомнила, а вот она сама была такая как сейчас, бледная, измученная, темные круги под глазами – темно-синего цвета и бледно-сиреневые губы, как у покойницы, даже руки, она это чувствовала, были ледяные, чего с ней раньше никогда не случалось. Отец держал ее за руку и поглаживал большим пальцем
- Девочка моя, - шептал он, - волчонок мой.
Лия выхватила руку и обняв отца прижалась к нему, слезы текли из ее глаз и пропитывали насквозь белую рубашку.
- Плачь, солнышко, плачь. От этого всегда легче. Ты очень сильная, а легче бы было, если бы нет. Это я во всем виноват. Бросил тебя маленькую и беззащитную.
- Почему вы все уходите? Все меня бросаете? – уткнувшись, в душистую рубашку отца, всхлипывала Лия.