Батюшка исполнял обязанности и дьякона, а служкой выступала девочка лет восьми — в облачении, вероятно, придуманном священником же. Присмотревшись, я заметил, что подсвечники сделаны из снарядных гильз от башенных орудий, вынесенных, вероятно, восемьдесят лет назад с боевых кораблей, пришедших в Бизерту. Среди икон, как и повсюду у православных на чужбине, преобладал Николай Угодник…
День за узкими окнами погас окончательно. Время от времени выключали и без того скупое электричество, светили только свечи и лампадки перед иконами. Мистический мирок, занесенный в Африку из заснеженной России… Девочка протянула мне свечу. Начиналась панихида.
— Как тебя зовут? Ты чья? — тихо спросил я по-русски.
— Галя… Дочь батюшки.
— Попроси на меня не пенять, что я на ногах молюсь… Не гнется одна.
— Вас Господь простит.
На медном подносике, куда я положил деньги за свечку и на храм, надписью под старославянскую кириллицу значилось: «Эскадренный миноносец «Жаркий».
Я помолился, по грешной привычке, особняком:
— Заступник мое еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя… Оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощного, от стрелы летящия во дни…
Агент гольф-клуба встал с колен, положил несколько монет на поднос на столике в углу и попятился к выходу. Я аккуратно тронул рукав синей куртки.
— Служба ещё не кончилась, брат, — сказал я агенту по-французски.
«Проволочная» оправа его очков в форме бабочки выглядела женской. Стекла замутняли глаза, я их не видел в полумраке. Улыбка обнажила огромные десны цвета тухлого мяса. Будто он имел четыре губы. С узкими щучьими зубами между ними. Больше ничего примечательного. Никакое лицо. Совершенно спокойное. Он просто выжидал, что дальше.
— Вас зовут Ваэль эль-Бехи?
— Да. С кем имею удовольствие?
В Тунисе я решил оставаться французом до конца поездки и сказал:
— Риан. Я знакомый… назовем это так… Цтибора Бервиды.
— А полностью?
— Что полностью?
— Ваше имя.
— Риан д'Этурно.
— Не слышал, — сказал он. И отвернулся.
Поклонившись спине в ризе, он перекрестился и начал отступление к выходу.
Опершись на трость, я наступил здоровой ногой на мягкую, возможно, замшевую, туфлю. Опять улыбка из четырех губ с щучьими зубками между.
— Что вам угодно? — спросил он.
— Ну хорошо, — сказал я. — Цтибор передал мне записку с Кавказа…
— Какую записку?
Мне показалось, что он не прикидывается. Ошибка с наводкой?
— Хорошо. Зайдем с другого конца. Я знаю, что вы ездили на Кавказ и что вы числились в боевом отделении Бервиды, — сказал я.