— Если я заполучу Ефима Шлайна, я смогу устроить такой уход, — сказал я. — Обещаю.
— Заира считает, что вы не из тех, кто болтает.
— Иногда из тех…
— Тогда уход средств семьи, и безо всяких следов на Кавказе и в России?
— По рукам, — сказал я.
Улыбался он, как Заира. Глаза оставались грустными. У Макшерипа, ещё хуже, они всегда были стылыми.
— Прауса Камерона арестовал Ефим Шлайн, — сказал Исса Тумгоев. — Сидит в Грозном ваш Шлайн, орудует оттуда… Выход из плена держит в секрете. Об этом знаю только я. Поняли? Только я…
Пришлось присесть. Я, выходило, крупно продешевил. Ефим Шлайн на свободе сам по себе, а я должен за это расплачиваться сомнительной услугой.
— Вы выиграли, — сказал я Иссе Тумгоеву.
— И вы тоже, только ещё не знаете. Вы многого пока не знаете…
— Не играйте в прятки, — сказал я.
— Заира везет вас в Грозный по моей инициативе. Она свяжет вас с человеком, который выведет на тамошних пророссийских чеченцев. Один из них и приведет к Шлайну, которого, запомните, нигде нет. Ни в Москве, ни в Грозном, ни в плену, нигде! Этот чеченец вас приведет к Шлайну, про которого никто не знает, что он — ваш Шлайн…
— Целящийся из темной ямы, где он затаился, в Желякова? — спросил я.
— А значит, и в меня, и в Макшерипа, и в Заиру…
— И в Хабаева, и в Хаджи-Хизира Бисултанова, и кто там и сколько там еще, — продолжил я за него. — Разве не так?
На крыльце он мне ответил:
— Возможно, что и так… Но здесь целят в вас, Бэзил. Уезжайте из города. Ваш фоторобот у каждого мента в планшетке. Уходите в Чечню, там розыск не объявляли… Привет Заире!
На этот раз по мобильному ответил Макс Ортель.
— Камерон объявился в Краснодаре, — сказал я. — На допросах в эф-эс-бе.
— Спасибо, Бэзил.
— С Центром сейчас говорит Филиппенко?
Он рассмеялся, очень грустно.
Шпионаж — преступление, не оставляющее вещественных доказательств. А если они появляются, это уже не шпионаж. Нечто менее благородное. Вроде подделки документов ради получения денег с чужого вклада… Теперь Ефим Шлайн, если захват Камерона его рук дело, протащит бедолагу через всю его жизнь. Возможно, а скорее всего, это именно так. Праус Камерон искренне считал, что он может быть тем, кто он есть, гордился собой и своими успехами и на закате, как говорится, лет полагал себя близким к тому, что называется победой над судьбой… После того как Ефим Шлайн протащит его на допросах через всю его жизнь, Камерону в конце долгих разговоров станет ясно, что это жизнь раздела его донага, а не он её.
— Я сожалею, что Камерон сумасшедший, — сказал я и подумал, что, может быть, в таком объяснении и следует искать выход из положения.