Скучавший за рулем летчик обсудил вопрос подъема грунтовых вод и засоления ставропольских почв после сооружения плотины на Тереке, потом перешел, приметив мечеть, на рассуждения о религиях. Нес сущую околесицу, на мой взгляд, и я вспомнил батюшку Афанасия Куги-Куги, который, вне сомнения, промыл бы ему мозги, а затем мысли мои закрутились вокруг будущего устройства дома в Кимрах. Я включил внимание, когда Заира вдруг ответила летчику:
— Иисус две тысячи лет ничего не делает, будто мстит христианам за то, что умер из-за их грехов не на диване… Вот и вся суть религии. Любой…
— И вашей? — спросил я.
— Какой именно?
— Не знаю… Мусульманской, наверное…
Летчик вслушивался, откинув голову.
— Бэзил, вы верующий? — спросила Заира.
В темноте кабины я не мог разглядеть её лицо.
— Крещеный, — сказал я. — В православии. А почему вы спрашиваете?
Летчик совсем запрокинул голову.
Мы проехали, наверное, два километра, когда Заира сказала:
— Существует средневековый суфийский трактат… Суфии — это арабские аскеты. Трактат называется «О трех обманщиках». Имеются в виду Моисей, Иисус и Мухаммед. Все отцы-зачинатели… Трактат говорит, что троица обманула людей, потому что разгласила присутствие Бога в человеческой душе, а такое должно оставаться в тайне.
— Чего же Иисусу-то было таиться? — спросил летчик — задетый за живое землянин, летавший в стратосферу на сверхзвуковом МИГе. Бога он там, конечно, не видел, но теперь, когда жизнь прижала, был уверен, что по чистой случайности. Возможно, слишком увлекся, например, выходом на учебную цель… От напряженного интереса он извернулся за рулем ещё больше и сидел теперь боком.
— Суфии считали, что Христос не был распят, казнили его двойника или даже Иуду. Последние слова Иисуса… я не помню, конечно, точно… но вроде этого — «Боже мой, Боже, почему ты меня оставил?» — означают, что божественный дух покинул Иисуса. А без него он уже не был тем, кем был. Христосу не следовало проговариваться о присутствии Бога в себе. Не следовало ему этого делать…
— А как же проповедовать святую веру, если о Боге молчать? — спросил шофер.
— Я не все знаю, — сказала Заира. — Спросите у какого-нибудь муллы… Но я помню что-то насчет молчания у православного святого и у суфии… Кажется, так… Суфия молчит, потому что его истина вне слов, она не может быть разглашена. Православный молчальник возвещает Бога своим существованием, светом, который от него исходит… Как ходячая икона. Так, скажем…
Мы объезжали площадку, которая называлась «Круг», у поворота на Ставрополь — до него оставалось, судя по указателю, сорок шесть километров. У летчика ушло на них минут сорок, которые мы и промолчали. Религия — как правда, или правда — как религия: чуть больше или чуть меньше, и нет ни того, ни другого. Летчик просто не знал, как выразить это словами. Стал, наверное, до утра православным суфией… Теперь будет что рассказать приятелям за пивом или жене в постели.