В номере с мертвым папой я прожил полтора дня, один, если не считать появлений служащих «Пепси-Лусон». Позже прибыли Делл и священник отец Афанасий, оказавшийся австралийским аборигеном преподобным Куги-Куги, принявшим православие и постриг в Японии. Мы выпили по стакану «Столичной», бутылку с которой я охладил в ванне со льдом под гробом. Я настоял, чтобы Делл принял оплату за самолет, и выдал щедрое пожертвование батюшке на его туземный приход.
Жидкая сероватая земля сама по себе, оползая, сомкнулась над тиковым гробом на старом колониальном кладбище в пригороде Манилы. Она липла к лопатам, словно клей, и уже пахла гнилью. Спустя пять лет, в тот год, когда разъяренные лусонские мужики с мотыгами и мачете собрались захватить кладбище под пашню, его сравняли и покрыли армоцементными плитами назло бунтовщикам, а поверх разместили вертолетное «крыло» военно-морских сил.
От отца, кроме альбома с фотографиями, остались ещё несколько номеров журналов «Дроздовец», «Жизнь изюмских гусар» и «Часовой», которые пересылал из Франции поручик Неелов просто так, по старому знакомству, чтобы не выбрасывать. Отец не был кавалеристом, не был он белым, красным или ещё каким, считал себя «бесцветным», а в отряд Неелова, нанятого очередным китайским маршалом-временщиком в конце тридцатых годов, записался фельдшером ради быстрых денег. Угодив в окружение, отряд сдался противнику. Проткнув под ключицу поручика проволоку, конвойные нанизали на неё наемников ушными раковинами и связанными погнали на продажу. Ночью нееловцы легли в круг, каждый отгрыз ухо соседу и зубами же развязал путы. Разоружив и перебив охрану, они укатили на захваченных грузовиках, прихватив корпусную казну.
Мама рассказывала, как расфуфыренный папа возвратился на харбинскую Модягоу-стрит, где мне предстояло появиться на свет, с кучей денег, длинной прической и в канотье набекрень. Отец, сколько я помнил, так и носил шляпу. Прикрывал синий комок, заменявший правое ухо.
Неелов дожил до девяноста двух лет. После Китая он записался в Иностранный легион, потом по старости подвизался младшим библиотекарем на Алексеевских информационных курсах под Брюсселем, о которых от Неелова я и узнал…
Православную невесту для меня хотела мама. И нашла по объявлению в газетах и переписке в Новой Зеландии. Отец Афанасий, отпевавший папу, содействовал.
После заочного сватовства я встречал Наташу, вылетевшую из Веллингтона в Бангкок, где мы жили с мамой, на полпути, в Джакарте. В секции «Прилет» тамошнего аэропорта забронированная комната VIP походила на предбанник дома свиданий. По крайней мере, она казалась такой из-за двусмысленности затеи властной родительницы и православного батюшки, дикого австралийского аборигена. Пальмы, бамбуковый кустарник и охапки орхидей, рассованные по кадкам фикусы, водопадик, струившийся по замшелым камешкам, ротанговые кресла и кушетка с шелковой обивкой, бар, холодильник, да ещё три музыканта с экзотическими щипковыми во главе с цимбалистом… В резных тиковых дверях топтался прислужник в синей пижаме, поверх которой по-гренадерски перехлестывались золотистые шарфы, в золотистой чалме и куцых клешах, поддетых под золотистую же юбку. И из почтения к происходящему — босиком, с расходящимися по-обезьяньи пальцами ног.