Но лабораторный анализ — это уже объективно. Кровь загоняют в аппарат, который и выдает цифры. Она не может оставить без внимания пугающе высокий уровень лейкоцитов в моей крови. И сейчас она наверняка на телефоне, консультируется с офицером медслужбы: «У меня здесь заключенный с жалобами на сильные боли в животе. Правда, живот мягкий в правом нижнем квадрате. Что меня беспокоит, так это его лейкоциты…»
Открывается дверь, и я слышу скрип ее тапочек по линолеуму. Когда она обращается ко мне, в ее голосе уже нет прежней издевки. Сейчас она говорит со мной уважительно. Видимо, понимает, что имеет дело с серьезно больным человеком и, если со мной что-то случится, она будет виновата. Я вдруг превращаюсь в бомбу, которая угрожает взорвать ее карьеру.
— Мы перевезем вас в госпиталь, — говорит она и переводит взгляд на охранника. — Его нужно отправить немедленно.
— В Шаттак? — спрашивает он, имея в виду бостонский тюремный госпиталь Лемюэля Шаттака.
— Нет, это слишком далеко. Он не выдержит. Я договорилась о перевозке в госпиталь Фитчбург. — В ее голосе звучит тревога, и теперь стражник смотрит на меня с сочувствием.
— Что с ним? — спрашивает он.
— Возможен перфоративный аппендицит. Все документы я подготовила и уже вызвала «скорую» из госпиталя.
— О черт! Тогда мне придется ехать с ним. Надолго это?
— Наверное, его сразу отправят на операцию.
Охранник смотрит на часы. Он думает, что скоро конец смены, и волнуется, сменят ли его вовремя в госпитале. Обо мне он не думает, его волнуют только обстоятельства собственной жизни. А я для него лишь помеха.
Медсестра складывает бумаги в конверт и вручает его охраннику.
— Это для приемного отделения госпиталя. Обязательно передайте врачу.
— Так перевозить его будем на «скорой»?
— Да.
— Небезопасно.
Она смотрит на меня. Я прикован наручником к койке. Лежу смирно, подогнув колени, — классическая поза больного с приступом перитонита.
— Я бы не стала волноваться за безопасность. В таком состоянии он безобиден.
— Некрофилия, или любовь к мертвым, — вещал доктор Лоуренс Цукер, — всегда была самым мрачным секретом человечества. Слово пришло из греческого, но доказательства существования этого явления были еще во времена фараонов. Красивую или знатную женщину начинали бальзамировать лишь на третьи сутки после смерти. Таким образом исключалась возможность ее сексуального осквернения мужчинами, ответственными за этот обряд. А факты надругательства над мертвыми во множестве зафиксированы в летописях. Даже царь Ирод занимался сексом со своей женой в течение семи лет после ее смерти.