Я уже почти закончил свою порцию и собирался перейти к ватрушкам и меду, когда Ги оторвался от созерцания своей порции и брякнул:
– Так иудеи же Христа и распяли!
– Ммм?.. – Я разжевал кусок ватрушки. – Насколько я помню, после Христа остались какие-то там апостолы. Напомни мне, кто они были по вере? До того, как стать христианами?
Ги предупреждающе вздернул руку:
– Все, хватит! Я не желаю больше все это выслушивать!
Я пожал плечами и окунул ватрушку в мед. Ги посмотрел на сидевшего рядом с ним иудея как на оборотня, только для виду принявшего человеческий вид, взял ложку и мрачно стал есть. В этот вечер он больше ничего не сказал.
Кажется, Ги начал подозревать меня в тайной ереси. Ну и черт с ним.
* * *
Проснулись мы рано, но оказалось, что купцы тронулись в путь еще раньше. Позавтракав, мы выехали следом за ними. Утро обещало быть ясным. Было свежо и ветренно.
Я заметил, что Тибо все время с беспокойством поглядывает по сторонам. Дорога была шириной около трех метров, слева – крутой склон, справа – гора. В непосредственной близости от дороги огромные валуны, отчасти занесенные землей и щебнем, перемежались с редкими пихтами и елями.
– Что высматриваешь?
– Так это… – Тибо снова завертел головой. – Поговорил я на постоялом дворе кое с кем… Дорога, говорят, опасная. Живет тут, говорят, один барон. По названью-то – барон, а по сути – натуральный разбойник. Грабит путников без всякого снисхождения. Что хошь делает.
– Не грабит, а взимает пошлину, – наставительно вмешался тамплиер. – Всякий благородный человек имеет право на своей земле взимать ту сумму с проезжающих, которая представляется ему справедливой.
Подумав, Ги добавил:
– Если, конечно, проезжающие сами не являются людьми благородного происхождения. Как, например, мы с Андрэ. В этом же случае взыскивать с проезжающих пошлину – дурной тон и хамство.
Тибо неопределенно покачал головой:
– Грабит он всех без разбора, ежли может, не спрашивая, кто благородный, а кто – не очень. И то сказать, господин Ги: одно дело – пошлину взять, ну, там десятую или двенадцатую часть, а совсем другое – обобрать до нитки.
– И как зовут этого любезного синьора? – поинтересовался я.
Тибо, однако, шутки не понял.
– Да какой он там синьор, – махнул рукой мой оруженосец, – людей у него не больно-то много. А ежли даже и синьор – то уж никак не любезный. Впрочем, ежли вы полагаете, что он и синьор, и любезный, то и я стану его так называть. Потому как вашей милости виднее. А что до имени этого разбойника… то есть любезного синьора… то зовут его Бенедикт де Бале. На большие отряды или караваны он не нападает. Боится. А как несколько человек едут – как мы, к примеру, – он тут как тут… Опасное это место, ваша милость.