Но поистине счастливы и живы те, у кого душа достаточно велика для того, чтобы вместить себя это море благоухающих трав, и пески, что лежат позади, и горы, темнеющие на горизонте… Что можно отнять у такой души?.. КАК у нее можно что-то отнять? Она и есть сама жизнь.
Так говорил Танцующий траве, расстилавшейся вокруг, и солнцу, ласково взирающему на него.
И вдруг взгляд Танцующего упал на курган, возвышавшийся впереди. Неспешно подошел к нему Танцующий и увидел, что это могила великого вождя.
На вершине кургана сидел огромный ворон. И крылья его были чернее самой ночи.
Ворон не испугался человека. Лишь посмотрел на него и глухо каркнул.
— Здравствуй и ты, зловещая птица, — сказал Танцующий. — Я не потревожу ни тебя, ни того, чей сон ты оберегаешь. Просто хочу постоять рядом с тем, кто поверг в прах полмира, и сам обратился в прах.
Танцующий оперся на свой посох и долго смотрел на крутые склоны кургана, поросшие изумрудной травой. Полны печали были его глаза. И полно грусти его сердце.
Наконец заговорил он, словно могли слышать и понимать его ворон и тот, кто был погребен тысячи лет тому назад.
— Что вижу я? Тот, от чьего взгляда трепетали народы теперь пялится пустыми глазницами во тьму своей могилы! И лишь ворон хранит твой покой. Но и он с тобой лишь потому, что с высоты кургана удобнее ему высматривать добычу. Когда этот холм растает, он улетит от тебя тоже…
Ты был победителем. Величайшим из всех, когда-либо живших на земле. Но ЧТО побеждал ты?
Ты был храбрецом. И смелость твоя требовала вызвать на бой самых древних и мрачных богов. Но КОГО не убоялся ты на самом деле?
Ты был разрушителем. И одной лишь волей своей превращал города в пепел. Но во имя ЧЕГО разрушал ты?
Ты хотел лишь царствовать над погонщиками верблюдов. Ты был одним из них. И имя твое стерлось из памяти народов, так же как стираются имена других погонщиков.
Ты побеждал погонщиков, не убоялся погонщиков и разрушал во имя власти над погонщиками.
Но становится ли даже самый сильный и храбрый верблюд львом, пусть даже царствует он над тысячами верблюдов?
Неважно, кто ты — червь, копошащийся в прахе или венценосец, у ног которого лежит весь мир. Если от души твоей идут липкие нити, ты остаешься рабом своей паутины.
А раб, властвующий над другими рабами — вдвойне раб.
Твоя рука сжимала меч, но дух страшился свободы. Конь твой был царем коней, но плелся верблюжьей тропой. И огнем горела на твоем щите надпись: «Да смирится сердце мое!» И на каждой пластине твоего доспеха сверкали слова: «Да спит спокойно дух мой!»