… И все-таки согласись, что у Бена есть нюх на подобные вещи…
Мистер Персифаль снова засмеялся.
— Ну конечно, конечно! Кто спорит! Четверть века на сцене! Извините меня, Мне просто не стоило об этом заговаривать. Честное слово, мне очень неловко.
— Не надо устраивать душевный стриптиз перед самой премьерой, Перри, — недовольно бросил Пул.
— Ну извини меня, Адам, я напрасно все это выплеснул, — повторил Персифаль, и Мартина, пристально посмотрев в его сторону, вдруг разглядела сетку полускрытых густым слоем грима глубоких морщин на его лице, и решила, что мистер Персифаль далеко не так молод, как его герои…
Пул сказал:
— Знаете что, друзья, у нас в четверг будет премьера. А это дело и эти разговорчики тянутся уже больше месяца. И мне кажется, что все споры сейчас попросту лишены смысла.
— Именно это я и пыталась объяснить доктору, — заметила мисс Гамильтон.
— Кому? А, Джону? Я сегодня его видел издалека, он носился по театру… — заметил Пул. — Мне надо бы с ним перемолвиться словом. Да и с тобой, Перри, гоже не мешало бы обсудить кое-что… Я имею в виду ту сцену у окна во втором действии. Ты плохо, очень плохо уходишь со сцены за кулисы. Медлишь, топчешься… Тебе нужно там выставить Бена как бы на первый план, понимаешь? Это там самое важное.
— Господи боже! — скривился Персифаль. — Да я все прекрасно понимаю! Но это совсем другая, совершенно отдельная беда. Ты вообще-то обращал внимание, что делает Бен в этой сцене? А как быть с тем моментом, где он возится с моим носовым платком? Он же просто не отпускает меня! Не могу же я насильно оторвать от себя его руки и выйти?!
— Ну хорошо, если ты хочешь, я продумаю и скажу тебе, как тут надо поступить.
— Кстати сказать, Джон тоже беспокоится насчет этой сцены, — заметила мисс Гамильтон.
— Тогда ему следует поговорить со мной! — недовольно откликнулся Адам Пул.
— Ну ты же знаешь нашего Джона, разумные поступки для него — признак болезни…
— Мы-то все это понимаем! — Персифаль приподнял брови. — Меня только тревожит, что и публика начинает это понимать!
— На твоем месте, Перри, я бы не стал пускать шпильки в адрес нашего общего дела, — окоротил его Пул. — Резерфорд написал крепкую пьесу, и не хотелось бы, чтобы кто-то из нас потерял интерес к ней…
Персифаль покраснел и направился к двери.
— По-моему, я вам всем надоел, — сказал он. — Пойду-ка я лучше сфотографируюсь, как прилежный мальчик. Там как раз фотограф пришел.
По дороге он оглядел висевшее на вешалке сценическое платье мисс Гамильтон, провел по нему рукой и пробормотал:
— Восхитительно… Просто восхитительно… Если только позволительно выразить свое мнение актеру второго плана.