Оставшись одни, девушки переглянулись.
– Вы молодец, госпожа, – сказала англичанка, глядя на волнующееся море сквозь стекло. – Я было решила, что все пропало. И вы, госпожа, и мой побег, и милорд…
– Пока живешь – надейся! – проговорила Беатрис, – и нет такой беды, чтобы пришла навсегда. Кроме смерти, но это не беда, а просто конец дороги.
– Вам надо было говорить об этом с моей бывшей хозяйкой, да упокоится душа ее с миром. Тоже, вроде вас, упрямая была да гордая, да только толку с ее упрямства, – вздохнула Мэри, – сейчас где-то в этих водах рыбу кормит. А он до сих пор тоскует по ней, дурачок несчастный.
Неожиданно Мэри расплакалась. Беатрис подошла и обняла ее за плечи. Властный тон испанки смягчился.
– Что случилось, девочка? Я не верю, что ты потеряла мужество. Твое тело больше не страдает от грязи и холода, но ты по-прежнему грустишь. Значит, страдает душа. Кто он, Мария?
– Милорд… граф Эльсвик, – испуганно прошептала Мэри, – и я его… так люблю.
– Видно, Мария, ты из тех, кто только плачет и молится, чтобы Господь послал счастье, но и шагу не сделает ему навстречу, – проговорила Беатрис, обнимая подругу. – Он был помолвлен с другой, но сейчас-то ее нет, а ты жива.
– Госпожа! Что вы такое говорите, – Мэри испуганно отстранилась, – он граф, а я служанка.
Беатрис фыркнула, как рассерженная кошка.
– Если это может тебя остановить, значит, ты не любишь или любишь недостаточно.
Дверь в каюту вдруг распахнулась без стука, и на пороге возник капитан, загорелый и веселый Карлос Диас. Глаза Беатрис вспыхнули и, не говоря ни слова, она указала Мэри на дверь. Капитан переступил через порог, протянул руки, и надменная кастильская аристократка шагнула навстречу, не раздумывая ни мгновения. Не в силах больше вынести зрелища чужого счастья Мэри с силой захлопнула дверь и быстро пошла по коридору. Но на выходе она вдруг налетела на маленького идальго Диего де Вальдоро, испанского дворянина десяти лет от роду со злобными глазами зверька. «Снова подглядывает. За сестрой и капитаном, – подумала Мэри, – не мое, конечно, дело, но могли бы быть поосторожнее».
* * *
Ирис очнулась от боли. Боль тугим жгутом стянула плечи и руки. Спина ныла. Но стоило ей шевельнуться, как меж сведенных лопаток словно стегнули плетью. Девушка тихо взвыла.
Она была грубо связана толстой пеньковой веревкой, какие годятся лишь для такелажных работ. Руки, жестоко заломленные за спину, похоже, совсем онемели. Осторожно повернув голову, девушка осмотрелась. Здесь было темно, как в гробу, и запах стоял наимерзейший. Пахло какой-то кислой дрянью, старым жиром и неистребимым духом крокодиловых кож. Она лежала на полу, в мягкой тошнотворной грязи. Это был корабельный трюм, который, похоже, не чистился месяцами.