«Ну вот, – сказала она, – теперь пусть кипит, пока не разварится».
«Это мой талисман», – произнес он.
Во всяком случае, был до сего дня, потому что благодаря, по всей вероятности, именно этому значку офицер решил направить его в танковую часть. Да им теперь все равно, делают, что в голову взбредет. Чистое безумие. Тут ее внимание привлек кофе, ах, какой запах. Она видела, как по краям фильтра поднималась темно-коричневая пенка, от лопавшихся светлых пузырьков шло благоухание.
«Вы были у вашей жены?»
«Нет, у родителей, потом в Брауншвейге. А чем занимаетесь вы? Ваш муж на фронте?»
«Не знаю, – ответила она. – Я не видела его лет шесть. Его призвали сразу, в тридцать девятом. Он сошелся с другой женщиной, в Тильзите. Был в тылу. Время от времени дает о себе знать».
«Вы не жалеете о том, что его нет?»
Что было ей ответить? Сказать – и это было бы чистой правдой – «нет»? Но это может прозвучать как вызов.
«Не могу сказать ни «да», ни «нет». Прежде он водил баркасы, потом был водителем грузовиков для дальних перевозок. Но все равно он где-то есть. Пробьется. Он не герой. Может, заигрывает с медсестрами. Он это умеет. Ему ничего не стоит любого обвести вокруг пальца, не говоря уже о женщинах. Но мне все равно. Пока государство платит за детей».
«У вас двое?»
«Да, сын, ему шестнадцать. Он на зенитной батарее где-то в Рурской области. Надеюсь, мальчику там хорошо. И дочь, ей… – Она запнулась и не сказала, что ей двадцать, Боже мой, уже двадцать, – она еще учится. – Хотя Эдит два года тому назад стала ассистентом врача. – В Ганновере».
«Там теперь англичане, – произнес он. – И в Петерсхагене тоже».
«Только бы не было никаких насильников».
«Нет, у англичан это исключено».
Она наблюдала за ним и поняла по его лицу, что он задумался; вычисляет, решила она, сколько мне лет. И сразу поймет, что я гожусь ему в матери. Его взгляд не задел ее за живое, а только так, царапнул слегка. Смутившись, она склонилась над плитой и принялась тщательно размешивать кипящий псевдосупчик из раков, потом попробовала, добавила еще немного соли и сухого укропа.
«Сейчас уже будет готов», – сказала она.
Они много разговаривали, сидели в бомбоубежище, шли под дождем к ней домой, укрывшись одной плащ-палаткой. Но и только. Пока.
Она вывязывала на пуловере правый холм, когда произносила эти слова, при этом ее пальцы считали петли. Потом в ход снова пошли спицы. Мне было интересно узнать, что она делала в столовой. Готовила? Нет. Я руководила. Отвечала за питание и его организацию. Но изучала я производство сумок. Из кожи. Чудесная профессия. Однако по окончании учебы для нее не нашлось работы, и она пошла официанткой в кафе «Лефельд». Там она и познакомилась со своим мужем Вилли, которого все звали Гари, Она обслуживала его столик, и он пригласил ее на чашечку кофе с ромом и взбитыми сливками. Естественно, она сразу отказалась и спросила его, не мнит ли он себя китайским императором. Конечно, сказал он, вытащил из кармана брюк расческу, положил на нее тонкую бумажную салфетку и принялся наигрывать мелодию «Всегда только улыбайся». В кафе разом смолкли все разговоры, посетители уставились на них, и тут она быстро произнесла «да». «Я забеременела в первую же ночь, хотя врач говорил, что из-за моих труб я не смогу стать матерью. После рождения второго ребенка я уже не работала. Во время войны отбывала трудовую повинность в столовой, сначала в расчетном отделе, а потом, после объявления войны России, когда директора столовой призвали в армию, я заняла его место, так сказать, замещаю его. Ведомство имеет военное значение, стало быть, и столовая тоже. Повар хороший, просто волшебник, из Вены, Хольцингер, раньше работал в венском ресторане «Эрцгерцог Иоганн». Может и вправду из ничего приготовить нечто стоящее. Пряности, говорит он, это все. Вкус пряностей дает представление о рае». Она поставила на стол тарелки, даже достала из ящика накрахмаленные камчатные салфетки, которыми не пользовалась уже больше двух лет, принесла из чулана бутылку мадеры, которую три года тому назад ей подарил руководитель ведомства к ее сорокалетию, и передала Бремеру штопор.