Минуло уже добрых двенадцать лет, как я в последний раз ел колбасу «карри» у ларька фрау Брюкер. Ее закусочная находилась в портовом квартале Гамбурга на Гросноймаркт – грязной, мощенной булыжником, подвластной всем ветрам площади. На ней приютились несколько деревьев с взлохмаченными кронами, один писсуар и три торговые палатки – место встречи бомжей, тут же рядом распивавших из пластиковых канистр красное алжирское вино. С запада ее ограждает серо-зеленый застекленный фасад здания какого-то страхового агентства, позади него – церковь Святого Михаила, после полудня ее купол отбрасывает на площадь густую тень. Во время войны этот квартал сильно пострадал от бомбежек. Уцелело всего лишь несколько улиц, на одной из них жила моя тетя, к которой, ребенком, я часто бегал, правда тайком. Запретил отец. Маленькая Москва, так называли эту местность. Рыбацкое поселение тоже было неподалеку.
Спустя годы, наезжая в Гамбург, я всякий раз отправлялся в этот квартал, бродил по его улицам, проходил мимо дома моей тети, которая уже много лет как умерла, чтобы под конец – и это было единственной причиной моих прогулок – поесть колбасы «карри» у прилавка ларька фрау Брюкер.
– Привет, – говорила фрау Брюкер так, словно я был здесь только вчера. – Как всегда – одну?
Она принималась возиться с огромной чугунной сковородой. Время от времени шквалистый ветер забрасывал в лавку мелкий спорый дождь, несмотря на козырек навеса: узкий кусок брезента в серо-зеленых маскировочных пятнах, к тому же дырявый, отчего поверх него пришлось натянуть еще и полиэтиленовую пленку.
– Мои дела тут совсем плохи, – говорила фрау Брюкер, вытаскивая ситечком картошку фри из кипящего масла, она рассказывала о том, кто за последнее время переехал из квартала, кто умер. Всех этих людей, имена которых мне ничего не говорили, либо разбивал паралич, либо они страдали от опоясывающего лишая или избыточного сахара в крови, а то и вовсе покоились на местном Ольсдорфском кладбище. Фрау Брюкер по-прежнему обитала в том же доме, в котором некогда жила и моя тетя. – Вот, погляди! – И она вытягивала руки, медленно поворачивая ладони. Суставы пальцев походили на толстые узелки. – Это подагра. Глаза тоже сдают. Все, на будущий год, – уверяла она, и это повторялось в каждый мой приезд, – закрываю свой ларек, окончательно. – Она брала деревянные щипцы и выуживала из банки огурец собственной засолки. – Ты их очень любил, с самого детства. – Огурец я всегда получал бесплатно. – И как только ты можешь жить в этом Мюнхене?
