– Нет, это было далеко не прекрасно, – сказала фрау Брюкер. – В какой-то момент, правда, совсем неплохо. Но перед этим и после бывает как-то паршиво. Хотя все произошло с полного согласия, и тем не менее напоминало какие-то шашни, отчасти мной и спровоцированные. Быть может, я делала бы это чаще, если б после близости мужчины бесследно исчезали с моего пути, словно их и не было вовсе. А так всякий раз при встрече с ними каждое их движение, запах, взгляд напоминают тебе о том, что в них тебя раздражает.
– А Бремер?
– Бремер – другое дело. Он мне сразу понравился. Почему кто-то кому-то нравится? Я имею в виду, еще до того, как этот «кто-то» откроет рот. Сразу же понравится, а не после долгого знакомства. Вот говорят: любовь – результат близости. Все это белиберда. Скучно. С Бремером было по-другому, совсем по-другому.
В комнату, толкая перед собой маленький столик на колесиках, вошел одетый в белый халат Хуго, парень с длинными, забранными в хвост волосами и с золотой серьгой в ухе, отбывавший тут альтернативную службу. Резиновые колеса визжали на сером искусственном покрытии. На эмалированной столешнице стояли пузырьки, баночки и флакончики с мазями, таблетками, соками.
– А-а, приехал корм для стариков, – сказала фрау Брюкер.
Хуго высыпал на ее ладонь три розовые пилюли, прошел в устроенную в нише кухню и принес оттуда стакан воды.
– Благодаря помощи Хуго я остаюсь здесь, – сказала она, – они хотят перевести меня в опекунское отделение. Но я всегда говорила: «Без кухни и очага дом круглый сирота». Все хочу как-нибудь приготовить для Хуго колбасу «карри», но он предпочитает, естественно, дёнер.
– Не-ет, – сказал Хуго, – если уж готовить самим, тогда только пиццу.
Хуго взял готовую часть пуловера. Светло-коричневый цвет означал землю, над долиной кое-где проглядывала синева неба, а справа темно-коричневый ствол ели упирался своей верхушкой прямо в эту небесную синь.
– Классно, – сказал он, – если вывязать побольше неба, а на нем ель, вид будет совсем как настоящий.
– У вас в столовой была приправа карри? – спросил я, лишь бы только навести ее на разговор.
– Нет, тогда карри вообще не было. Ведь шла война. Отсюда все трудности. – Она взяла вязанье, ощупью нашла край, сосчитала петли, сначала молча, затем чуть слышно: – Тридцать восемь, тридцать девять, сорок, сорок один. – И опять приступила к работе. – В тот день я только и ждала, как бы поскорее вернуться домой. В столовой нацепила на себя передник и спустилась в кухню. Хольцингер уже был там. «Сегодня мы готовим рыбу, – сказал он. – Ожидается визит нашего окружного говоруна. Будет призывать к стойкости и непреклонности». Хольцингер много лет работал в ресторане «Эрцгерцог Иоганн» вторым поваром по приготовлению соусов. Потом первым поваром на пассажирском судне «Бремен». Он был кулинаром от Бога, нынче наверняка мог бы содержать двухзвездочный ресторан. С первых дней войны Хольцингер служил поваром в столовой Кёльнского радиовещания. «Духу, – сказал Геббельс, – необходимо первоклассное меню, в противном случае он становится безыдейным, придирчивым. Пустой желудок усугубляет любое сомнение. Метеоризмы, изжоги доводят любую серенькую тень до цвета воронова крыла. Поэтому в центральных пропагандистских отделах должны работать отличные повара. Хорошей едой чаще всего можно подкупить именно работников умственного труда».