Моего отца в то время тоже мучили кошмары. Его преследовал страх, страх сделать чересчур короткое, обуженное, похожее на мешок меховое пальто.
Тут наконец я прервал ее рассказ и спросил:
– Каким он был, я имею в виду, какое впечатление производил тогда мой отец?
– Ну, я бы сказала, он выглядел как человек, знавший лучшие времена. Немножко настороженным. А еще, – подумав, добавила она, – как скорняк, который сшил не одно меховое пальто.
Таким отец остался в моей детской памяти. Он сидит в зеленом солдатском пальто, в синей военной шапке и вырезает овалы из передних лапок, потом зашивает на меховом кусочке дырку, ругается, но очень тихо, сбрызгивает мездру водой, и тянет, и теребит мех, придавая ему нужную форму, прикалывает булавками каждый кусочек в отдельности, отрезает лишнее и сшивает шкурки одну с другой. Так под его руками возникает рисунок: белый цвет постепенно переходит в серый, а в середине – в нежный темно-серый цвет. Но в целом любое движение деталей меха представляет собой как бы живой серый цвет, который то темнеет, то вдруг озаряется светом. Он купил себе книгу «Руководство по немецкому скорняжному делу» и постоянно читал ее. Изучив приведенный там пример, он по всем правилам составляет выкройку, измеряет, вычисляет. Размеры ему прислали. Советник интендантской службы не допускал даже мысли, что кто-то чужой, да еще германец, прикоснется к его жене, снимая с нее мерку. Отец читает: «Располагаемые друг над другом шкурки выравнивают по низу, сортируют, затем укладывают на бумажную выкройку и сшивают. Мездру в меру увлажняют водой и прикалывают к большой деревянной доске. Ряды шкурок необходимо ровно в одном направлении закрепить булавками. Дать высохнуть. Открепить булавки, еще раз выровнять и только потом сшить».
Ему приходилось по нескольку раз распарывать неряшливо сшитые детали, потому что в шов попадали пучки легких, как пух, ворсинок меха. Я слышу, как он ругает себя. И еще одно воспоминание хранит моя память: мне разрешалось спать вместе с матерью в комнате на единственной имеющейся у нас кровати, а отец укладывался на доску для шкурок и накрывался пальто. Подвальная стена красиво искрится от мороза в свете керосиновой лампы, сказочная, волшебная картина – если, конечно, на нее смотреть, лежа в теплой кровати.
Потом, неделю спустя, настал день примерки. Рукава приметаны, воротник пришит, вот только еще не было подкладки. То был день под стать разве что спуску со стапелей корабля, к тому же еще и пятница.
На примерку явилась и Лена Брюкер. Утром ей доставили, исключительно из полного к ней доверия, первую партию колбасок. Распаковав их, она обнаружила, что они без оболочки. «Н-да, – промямлил шофер, – так ведь у нас нет кишок». Он торопился в британский госпиталь, который тоже обслуживала эта колбасная фабрика. «Англичане очень довольны этими колбасками. Они едят их как ливерную колбасу, мажут на хлеб». – «Такие колбаски получатся сухими при жарке на сковороде». Фрау Брюкер принесла нам три штуки. Действительно, без жира они были суховаты. Но все равно вкусные.