— Садись, майор, нужно сделать перевязку, а то хуже будет, — твердо сказал Пастухов, — на одной ноге далеко не ускачешь.
— А если в это время…
— Садись, говорю!
Пастухов попытался стянуть сапог с раненой ноги. Звягинцев вскрикнул от боли.
— Ты давай потише… терпи, а то немцев еще накличешь… — сказал Пастухов. Он вытащил из брючного кармана кривой складной нож с деревянной ручкой, каким обычно пользуются садовники, раскрыл его и, подсунув лезвие под голенище, разрезал его сверху донизу.
— Выше щиколотки садануло, — сказал он. — Осколком, наверное. В темноте не разберешь.
Он стащил с себя гимнастерку и рванул подол нижней рубахи.
Звягинцев сидел, прислонившись спиной к дереву, стиснув зубы и сжимая кулаки с такой силой, что ногти впивались в мякоть ладони.
Голос Пастухова донесся до него будто издалека:
— На данном этапе все. Встать ты в состоянии?
— Да, да, конечно, — проговорил Звягинцев. Опираясь на руку Пастухова, он попытался встать, но не смог.
— Ладно, переждем немного, — сказал Пастухов и сам опустился рядом на землю.
— Карта и компас с вами, товарищ майор? — снова переходя на «вы», спросил Пастухов.
— Карта? — растерянно переспросил Звягинцев.
Он отчетливо вспомнил, что еще за секунду до того, как он выскочил из машины, сложенная карта лежала на сиденье между ним и Разговоровым, а компас он положил перед выездом в маленькую нишу на передней панели «эмки».
Значит, все сгорело в машине…
— У меня ничего нет, Пастухов, — мрачно сказал Звягинцев, — все там осталось…
Оба молчали. Они не знали, ни где находятся, ни в какую сторону идти, ни где сейчас немцы, ни что происходит в эти часы в их батальоне.
Звягинцев настороженно поглядел по сторонам, и, хотя он не увидел ничего, кроме сливающихся в одну темную, сплошную массу деревьев, ему показалось, что опасность подстерегает их всюду.
Откуда-то донесся пронзительно-жалобный крик ночной птицы. Где-то хрустнули ветки.
Неожиданно разорвалась ракета. Клочок неба, нависшего над кронами деревьев, стал желто-оранжевым.
Ракета погасла, и небо снова стало темным и безжизненным.
— Что будем делать? — тихо спросил Звягинцев.
— Надо подождать рассвета, — решительно ответил Пастухов, — а то в темноте, да не зная дороги на немцев напоремся.
Но Звягинцев истолковал слова Пастухова иначе. Ему показалось, что старший политрук сомневается в его способности идти дальше. Звягинцев двинул ногой и вздрогнул от боли, пронзившей все его тело.
— Как ты думаешь, — спросил он, — каким образом сюда проникли немцы?
— Не знаю.
— Неужели им удалось прорваться и выйти нам в тыл?